Я, Художник и Ванечка Анна Ердакова

Встреча была случайна. Выкриком, всхлипом, обоюдным вдохом, поглотившим нас. Мой маленький комочек счастья, я хочу помнить о тебе. Навсегда сгоревший в топке моего самолюбия и тщеславия – будешь со мной.

Твои глаза, два омута, затягивали в бездну, где растворялось мое "я", и рождалось нечто новое, доселе неведомое. Мы сплелись в танце теней, где каждое движение – исповедь, каждое касание – откровение. Ты – мой личный "Memento Mori" (Помни о смерти), напоминающий о бренности бытия и мимолетности счастья.

Ты держал меня в руках, словно хрустальный шар, боясь разбить неосторожным движением. Я была твоим секретом, твоей тайной молитвой, которую шепчут лишь в самые темные ночи. Ты гладил мои волосы, чувствуя, как сквозь пальцы утекает время, а вместе с ним и надежда на вечность.

Но однажды ты увидел не мое отражение, а лишь свое раздутое эго. Мой свет, такой чистый и невинный, начал меркнуть под напором твоей гордыни. Ты задушил меня, как душат бабочку, плененную в банке, из страха потерять.

Теперь я – пепел, который ты бережно хранишь в шкатулке памяти. Каждый раз, открывая ее, ты чувствуешь укол вины, и понимаешь, что потерял не просто меня, а частицу самого себя. Я – твоя незаживающая рана, твой вечный укор, напоминающий о том, что самое ценное в жизни – это умение любить и отдавать, не требуя ничего взамен.

И все же, я знаю, что я всегда буду с тобой. Не как живое существо, а как отголосок прошлого, как эхо смеха, как тень на стене. Я – твой маленький комочек счастья, навеки запечатленный в камерах твоего сердца, сгоревший в топке, но не забытый.

****

Ты талантливый художник с кучей не израсходованных идей, с телом, рельефно струившимся в свете старого кованого фонаря из эстетических соображений, позаимствованного с центральной площади у здания администрации.

Кисти твои то и дело ныряли в палитру, в этот бурлящий котел страстей, где багровый спорил с лазурью, а охра шептала нежные сказки изумруду.

Холст, девственно чистый, трепетал в предвкушении, как юная невеста перед алтарем, готовый принять на себя бремя твоей одержимости. В голове роились образы, калейдоскоп мыслей, бушующий, как шторм в океане, норовящий вырваться наружу, воплотиться в зримую форму, застыть навечно под пристальным взглядом восхищенного мира.

Этот фонарь, трофей твоей художественной дерзости, отбрасывал причудливые тени, пляшущие на стенах мастерской, словно демоны вдохновения, нашептывающие на ухо секреты бытия. Он был не просто источником света, он был порталом в иные миры, где краски звучали музыкой сфер, а линии танцевали в ритме вселенского пульса. Ты видел в его свете отблески титанов Возрождения, слышал эхо гения Да Винчи и Микеланджело, чувствовал их незримое присутствие, подталкивающее к новым свершениям.

"Красота спасет мир" – шептал Достоевский сквозь века, и эти слова, как набат, звучали в твоем сердце. Ты, жалкий смертный, возомнивший себя творцом, должен был "Красота спасет мир,"оправдать это высокое предназначение, должен был извлечь из хаоса гармонию, из тьмы – свет, из обыденности – вечность. Твоя кисть, послушный инструмент в руках судьбы, жаждала запечатлеть мгновение, остановить время, подарить миру частичку совей души.

И вот, первый мазок – дерзкий, уверенный, как вызов обществу, как манифест свободы. За ним второй, третий – краски сплетались в причудливый узор, рождая на холсте новый мир, полный страсти и боли, любви и ненависти, надежды и отчаяния. Фонарь, твой верный спутник, продолжал источать свое тусклое сияние, словно свидетель рождения новой вселенной, выкованной в пламени моего вдохновения.

Ты был одержим. Ты был в трансе. Ты был самим искусством.

Каждый день ты просыпался с первыми лучами солнца, которые пробивались через мутное стекло мансардного окна. Свет был твоим первым вдохновением, ведь именно он превращал обычные предметы в нечто волшебное. В тусклом свете утра старый стол становился морем, а кисти – кораблями, плывущими по волнам воображаемых приключений.

Мастерская была похожа на лес из картин. Стены были увешаны полотнами, каждое из которых рассказывало свою историю. Здесь были и бурные моря, и тихие леса, и города, утопающие в сумерках. Но больше всего тебя привлекали лица людей. Ты любил рисовать глаза – в них ты видел целые миры, полные надежд, страхов и мечтаний. Каждое утро ты брал новую чистую палитру и начинал творить. Краски смешивались, создавая удивительные оттенки.

Но, несмотря на всю красоту, которую ты создавал, ты оставался одиноким. Твои работы никто не видел, кроме старого кота, который иногда приходил погреться у камина. Кот смотрел на картины мудрыми глазами, будто понимал каждую деталь. Возможно, он был единственным, кто действительно ценил искусство.

Однажды вечером, когда солнце уже спряталось за горизонтом, ты решил создать что-то особенное. Ты взял большую белую холстину и начал рисовать портрет женщины. Её лицо было таким знакомым, но ты не мог вспомнить, откуда. Может быть, это была та девушка, которую ты встретил много лет назад? Или же это была лишь мечта, созданная твоим воображением?

Кисть двигалась легко и уверенно, оставляя на холсте тонкие линии и яркие пятна. Глаза женщины смотрели прямо на зрителя, словно приглашая в свой мир. Ты работал до глубокой ночи, пока наконец не закончил. Когда ты отошёл от мольберта, чтобы взглянуть на своё творение, то почувствовал странное волнение. Портрет был настолько живым, что казалось, женщина вот-вот заговорит.

***

Ты рисовал меня, сидящую на растерзанной кровати в груде измятых простыней. Я обхватывала колени молочно-белыми руками, волосы цеплялись, лепились к шее, застревая в капельках пота. Расщеплённое сознание, шатаясь, томилось в ожидании и не спешило обрадовать меня своим поздним возвращением, решив дать отдых измотанным нервам.

Наша встреча была прыжком…

Вечером я шла по набережной Невы, подставляя лицо влажному ветру, который нес запахи осени – сладковатый аромат опавших листьев и терпкий привкус сырости от старых мостовых плит. Я была погружена в собственные мысли: жизнь казалась серым калейдоскопом событий, бесцветным потоком дней и ночей, лишенных красок и вдохновения.

– Простите! Вы случайно потеряли своё отражение?

Я вздрогнула, услышав тихий голос откуда-то сбоку. Обернулась и увидела мужчину среднего роста, худощавого телосложения, в потертом пальто, широкополой шляпе. Твои глаза сверкали загадочным блеском, полированные чёрные жемчужины, мерцающие лунным светом среди сумрачных теней вечернего города.

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросила я.

Ты улыбнулся чуть насмешливо, слегка поклонившись, держа руки за спиной, будто скрывая какую-то тайну.

– Вижу ваше изображение здесь, на воде… Но оно пустое внутри. Может, позвольте мне оживить его красками?

Я посмотрела на гладь реки и действительно заметила собственное бледное отражение, тусклое и безжизненное. Внутри шевельнулось чувство непонятной тревоги и одновременно любопытства.

– Почему именно моё отражение нуждается в красках? Разве нельзя выбрать кого-нибудь другого?

Ты снова усмехнулся, поглаживая кончиками пальцев тонкую щетину на подбородке.

– Потому что ваши черты говорят сами за себя. Они молят о жизни, хотят ожить в красках. Ваша душа жаждет творчества, вашей истории нужно продолжение…

Я замерла, поражённая глубиной понимания, которое прозвучало в твоих словах. Казалось, ты проник прямо в мое сердце, угадал самые сокровенные желания.

Нерешительно кивнула головой.

– Хорошо… Пусть будет так.

С лёгкой небрежностью вскинул голову, всматриваясь в тёмную поверхность воды, где дрожала смутная тень. Аккуратно взял воображаемые краски, смешал цвета с удивительной ловкостью рук. Постепенно появились оттенки голубых волн, золотистых бликов солнца, фиолетового неба, яркие вспышки оранжевого и розового цветов отражались в водах реки.

Каждый мазок был наполнен страстью и эмоциями, казалось, будто он вплетает нити души своей модели в полотно природы. Каждый штрих раскрывал новую грань красоты, каждая линия подчёркивала индивидуальность и внутренний мир.

Постепенно мое отражение приобрело новый облик: стало ярче, глубже, сильнее. Оно наполнилось жизнью, сияло радостью и вдохновением. Я чувствовала, как моя собственная сущность преобразуется вместе с изображением на холсте.

– Теперь ваша история началась заново, – тихо сказал ты, аккуратно закрывая палитру. – Я дал вам возможность почувствовать вкус настоящей жизни, теперь дело за вами – продолжить эту историю.

Мне захотелось сказать ещё много всего тебе, узнать больше, выразить благодарность за этот неожиданный подарок судьбы. Однако ты уже растворился во мгле осенней ночи, оставив лишь шлейф таинственности и лёгкое дуновение ветра. Ты, как всегда, был очень необычен.

Когда я пришла к тебе во второй раз, ты встретил меня на площадке, перед своей дверью в экстравагантном наряде: тапочки и ярко малиновый плащ. Над тапочками, кроме природной растительности, вьющейся дикими зарослями, ничего не было.

Квартира была обильно напичкана картинами, висевшими, лежащими, прислоненными, наваленными и любовно сложенными в стопочку. Мой внутренний голос шипел: «Маша, беги быстрее». Но я осталась.