Он смотрел на незнакомку и не мог поверить, что видит ее, а она стоит посередине комнаты. А затем на его лице пробежала тень испуга и он резко всем собою опал, сдулся, как мыльный пузырь.

– Неужели ты не узнаешь меня! А приятель? Так стала коротка твоя память или ты пропил в отчаянье все мозги?– сказала она, не сводя с него глаз.

– Малика, – выдохнул он кое-как.

– Узнал-таки, наконец! – отозвалась она, практически нараспев. – Не все пропил, видать. И боевых товарищей делящих с тобой и поек и пули не забываешь, старый. Ах, сладкий мой, Жел! Как давно мы не виделись, страшно представить.

– Ладно, – прорычал отец, но в голосе не звучало и десятой доли его обычного напора или гнева. – Ты нашла меня, и стоишь тут передо мной. Зачем ты явилась, сюда?

– Узнаю тебя Жел, не меняешься, – произнесла женщина по имени Малика и вытащив меня из-за спины, обняла за шею рукой, так словно намеривалась придушить. – У тебя славная дочь. Не ожидала от тебя. Давай мы ее сгоняем за добавкой и закуской, к твоему пузырю. А пока она погуляет, мы с тобой потолкуем и вспомним старое. Наше славное боевое прошлое. Столько лет не виделись. М?

– Никуда она не пойдет, – заявил отец. – Дома все есть.

– Неси тогда, будь послушной заинькой, – сказала Малика, отпуская меня.

Я сходила в погреб и принесла банку огурцов и еще бутылку водки. Мой отец и его странная приятельница сидели за столом на его углу и тихо шушукались. Она так и не стала раздеваться, даже шапки не сняла. Под их взглядами, я открыла банку и поставила чашку с огурцами на стол, рядом бутылку и вторую стопку.

– А теперь иди наверх, – приказал отец. – Двери в зал оставь открытыми!

– Оставайся паинькой, – велела Малика, беря в руки бутылку. – Хорошие дочери не суют свой нос во взрослые дела.

Мне ничего не оставалось делать, как подняться наверх. Дверь в свою комнату, закрывать я не стала. Сидела в ней и смотрела на курсовые задания, тетради, книги. Думала о том, что там происходит внизу.

Полчаса было тихо, как будто в доме вообще не было ни души, что совсем не похоже на попойки отца. Затем спустя еще полчаса по нарастающей стали слышаться звуки на чужом языке перемежающейся с руганью отца. И в конце концов он заорал, грохая по привычке кулаками о стол.

– Нет! Нет! И еще раз тысячу раз нет! Ты меня не слушаешь! Хватит!

Затем пауза и снова воющий рев отца:

– Нас всех там перестреляют, как визжащих свиней. И если дело дойдет до того, в расход пойдут всех! Я сказал. Мое слово!

А затем раздался грохот от падения мебели. За все месяцы проживания с нами, ни разу не доходило до крушения мебели и битья посуды. Мне было невероятно сложно представить, как они могли драться. У женщины и у отца разные весовые категории. Я мгновенно вскочила на ноги и спустилась на половину лестницы, выглядывая оттуда и силясь рассмотреть хоть что-нибудь. В тот же миг, из зала выскочила Малика без шапки и с ножом в руке. Ее черный волос развивался и блестел в свете ламп, словно эпоксидная смола дергающаяся туда и обратно. Затем я увидела отца, ковыляющего за ней. На его широком бицепсе по ткани гимнастерки расплывалось алое пятно. В одной руке он держал нож, другой прикрывал рану.

Малика обернулась и метнула в него свой нож. Отец ловко увернулся. Он двигался, как большая гора неумолимо и сурово. Так страшно, что сомневаться не приходилось, он убьет свою давнюю знакомую, даже глазом не моргнет. Женщина распахнула дверь и выскочила на улицу. Отец не пошел за ней, лишь запер дверь на замок, а затем, подняв голову, посмотрел на меня парализованную случившимся.

– Не бойся, – сказал он, хмуро. – Эта тварь больше сюда не вернется. Будет бежать до самой границы, сверкая пятками. А теперь принеси мне еще выпить.