Выбор твой Коллектив авторов

День, когда отец ушел, стёрся из моей памяти, будто его вычеркнули из книги моей жизни. Помню, как плакала, будто чувствуя, что исчезновение – лишь начало чего-то большего. Мне было восемь. Тогда я не могла знать, что его возвращение спустя десять лет станет днём, который навсегда останется в моих воспоминаниях, окутанный тайной и странным предчувствием.

Отец появился внезапно, как привидение из прошлого. Я сидела на ступеньках крыльца и увидела его. Он тяжело ступал. Фигура некогда сильная и уверенная, теперь казалась обременённой не только выцветшим рюкзаком и громадным чемоданом, но и чем-то невидимым, тяжёлым. Оно лежало на его плечах. Лицо, посиневшее от усталости, впечатляло изрезано морщинами. А шрам, тянувшийся через всю шею белой полосой, говорил о том, что он побывал в местах, где граница между жизнью и смертью стирается. Волосы, некогда аккуратные, выглядели спутанными и грязными, а руки, покрытые струпьями и старыми порезами, казались руками человека, который слишком долго боролся с чем-то опасным.

Он остановился передо мной, и его кривая усмешка заставила внутренне содрогнуться.

– Что, Буяна? Не узнала отца? – прохрипел он.

Он закурил сигарету, и дым, уносимый ветром, окутал фигуру, словно вуалью. Я позвала маму, но даже её появление не развеяло странного ощущения, что этот человек, стоящий перед нами, – не совсем тот, кого мы знали.

Она смотрела на него, как и я, с немым вопросом в глазах, пытаясь понять, что за тайну он принёс с собой в этот день.

– Лариса, неси рюмку мужу. Встречай с дальней дороги! – его голос похожий на кашель прозвучал как приказ, и в нем чувствовалась естественная легкость, будто он давно перестал заботиться о том, что подумают соседи или случайные прохожие. Его фигура, обветренная и неухоженная, казалась частью пейзажа, будто он был призраком, вернувшимся из далеких земель.

Мама, подчиняясь неведомому ритуалу, подала ему граненый стакан с водкой, увенчанный соленым огурцом. Он взял тот с видом знатока, зажмурился и начал пить неторопливо, смакуя каждый глоток, пытаясь распробовать вкус, скрытый в напитке. Скупым взглядом скользил по нашему дому, который служил пристанищем для проезжающих туристов, по темнеющему лесу вдалеке и, наконец, остановился на нас.

– Скучали, вижу, – произнес он, откусывая огурец, которым занюхивал водку.

Слова прозвучали как загадка, в которой скрывалось больше, чем казалось на первый взгляд. – Хорошее ты выбрала место для воспитания ляльки. Тихое. Хм, неприметное.

Мама кивнула, будто на то ее осознанный выбор. Я же знаю правду: мы оказались здесь не по своей воле. После его отъезда нас выгнали из городской квартиры. Этот дом стал нашим убежищем. Он же, материализовавшийся призрак, вернулся, чтобы нарушить наше хрупкое спокойствие.

– Пойдет, – бросил он, заметив на соседнем огороде любопытствующего Ивана Петровича. – Эй, мужик! Как там тебя, по батьке? Подгребай-ка сюда и помоги мне поднять чемодан, по-соседски, так сказать. Поживу здесь, семья, все ж как никак.

Без тени сомнения он поднялся по ступенькам крыльца, точно знал, что вернется сюда. Я бросила вопросительный взгляд на маму, но она лишь молча последовала за ним. Осмотрел дом, заглянул в каждую комнату, будто искал что-то, что оставил здесь давным-давно.

– Показывай, – обратился он к маме, и в его голосе прозвучала необычная смесь требовательности и любопытства. – Где твоя спальня?

Повисла тягучая тишина. Сама атмосфера сжалась от неожиданного появления этого человека. Он стоял, тяжело дыша, его взгляд, прямой и грубый, скользил по нам, будто оценивая, достойны ли мы его присутствия. Меня впечатлило то, что он не подумал даже на миг, что возможно у нас с мамой кто-нибудь есть. За десять лет можно десять раз выйти замуж и развестись, но он, судя по поступкам, был человеком неприхотливым и не привыкшим к сантиментам. За моей спиной зашебаршил сосед, Иван Петрович, таща чемодан двумя руками, надрываясь от усилий.

– И как звать-то вас? – его вопрос прозвучал как скрип старой двери, открывающей тайну, которую никто не хотел раскрывать.

Отец бросил взгляд на маму, затем на меня и на соседа, недовольно взвешивая, кому можно доверить свое имя.

– Семен для тебя. Семен Потапович по батьке, – произнес он, и в голосе прозвучала угроза. Он предупреждал: лишних расспросов не будет.

– Военный я. Воевал все эти годы в горячих точках. Родину от врагов защищал. Понял?

Иван Петрович, немного помявшись, кивнул маме и вышел. Мужик он был дружелюбный, но отец ему явно не понравился. В его взгляде читалось что-то невысказанное, словно он знал больше, чем говорил.

Я тихонько спросила маму: «И как мне его называть?» – до меня наконец дошло, что он будет жить с нами. Возможно, навсегда. Вообще-то у меня уже было три отчима, но я так никого из них отцом и не назвала.

Он обернулся, бросив свирепый взгляд на чемодан, а затем перевел его на нас.

– Для тебя, я отец, – рассердился он. – Что вы на меня смотрите? Думаете, я пустым приехал? Не думал о вас?

Он стащил с плеч рюкзак, бросил с грохотом на пол, открыл и достал пачку денег. Протянул маме.

– Когда эти закончатся, выдам еще, – а затем посмотрел на меня крайне суровым взглядом и гаркнул: – Не смей смотреть на меня, как на забулдыгу, девочка! Я генерал! И генералом помру!

И я поняла, что этот человек принес с собой не только деньги, но и тень прошлого, которое, возможно, никогда не отпустит его.

Несмотря на то, что одежда на нем выглядела старой и помятой, местами заношенной, сам он нравом топорный и речь, и голос у него рванные, на местных алкашей или бомжей он совсем не походил. Он напоминал мне простого солдата, которого жизнь изрядно потрепала и замотала.

Теперь он на пенсии и откровенно и быстро спивается. Агрессия ощущалась в нем чрезвычайно, и я боюсь его. Такой человек, как мой отец мог распускать руки и работать кулаками, если чуть что не по его воли.

Иван Петрович рассказывал, прежде, чем прийти к нам, он приехал в обед в наш город. Правильнее сказать поселок городского типа. Расспрашивал о нас с мамой, о гостевом домике, и о том, сколько и как часто гостят туристы. Есть ли спрос на наш бизнес? Бизнес слишком громкое слово для двух, а иногда трех комнат. Гостиница тоже. Только услышав от людей хорошие отзывы, он пришел к нам.

Я не встречала более не общительного человека, чем он. Отец вернувшись домой вел странный образ жизни, но по расписанию. Днем он ходил по поселку, или где-то гулял, изучал окрестности, дороги и соседние деревни, а вечером он сидел в зале на первом этаже и пил водку, смешанную с пивом. Пил и молчал.

Если с ним пытались заговорить постояльцы, или я или даже мама, он игнорировал нас. Взгляд его при этом дергался и казался отсутствующим, словно он сам был в каком-то ином месте или мире. Казалось он ненавидит всю вселенную. После нескольких попыток наши гости оставляли его в покое. Мы же давно уже привыкли и не трогали его.

Ко мне, как отец, он не проявлял никакого интереса и единственное, о чем спрашивал, никто из новых людей не появился ли в поселке, нет ли новых детей в нашем подразделении университета? Вдруг кто переехал? Ни оценки, ни мое поведение, ни тем более моя жизнь его не интересовала. Один раз к нам зашел Антон с моего потока. Мы делали общие задания.

Я пошутила, что он новенький.

Отец долго смотрел на парня насупившись, сверлил его взглядом, словно присматривался, принюхивался, а затем начал спрашивать его откуда он. Убедившись, что тот не врет и рассказывает, что живет здесь с рождения, испепелил меня злым взглядом.

После этого он сменил тактику. Мы договорились, что я никогда больше не буду так шутить. А в случае новых людей, сразу же сообщу ему. А он со своей стороны обеспечит меня карманными деньгами. Из-за этого, в выходные, когда его мучало похмелье и он не мог встать с кровати, он отправлял меня погулять по селу и посмотреть, что твориться вокруг. Я прилежно таскалась на улицу, но там ничего интересного никогда не происходило. Что может случиться интересного в небольшом поселке? Самое интересное, как чья-то свинья опоросилась прямо на центральной улице. Кто-то потерял снова кредитную карту. Или новость о том, что в очередной раз какой-то урод рисует на женском сушащемся на веревке белье шариковой ручкой член и яйца. Такие новости.

Постепенно мне стало ясно, что он избегает людей не просто так и больше всего его интересуют не любые люди, а военные. Люди похожие на военнослужащих, с хорошей выправкой, твердым взглядом, или даже колючим и чужим. Его паранойя и его жуткий рванный голос, будто зараза инфицировали и меня. Через некоторое время, мне начали сниться ужасы и кошмары о людях, что могли бы приехать в наш поселок. Они приходили во снах в уродливых обличиях, покалеченные войной, в шрамах, на костылях, безногие и безрукие и неизменно с жуткими физиономиями, а порой и вовсе в облике чудовищ.

Со временем я перестала бояться отца. Он был рядом и не так страшен, как неизвестные бравые люди, что могли принести в наш сонный и спокойный мир тревоги и неприятности. Да, он много пил, так много, что бывали вечера, когда ноги не держали его, а он начинал разговаривать сам с собой. Он грозился на тюрском. Тюркестах соседнее государство, граничащее с нашим, не отличалось спокойной жизнью, но там не часто происходили военные конфликты. Иногда его иностранная речь мешалась с нашей и тогда в зале разносились страшные, трехэтажные маты, перемешанные с проклятиями и жесткими угрозами в адрес кого-то. Он ругался во всю глотку, не обращая ни на кого внимания, а я поражалось витиеватости его речи.