В последние дни ноября, снег опустился на землю плотным одеялом до конца зимы. Местность поменяла окрас на серо-мглистые цвета. Все чаще ревели вьюги. Солнце перестало радовать яркими лучами. Отец как обычно шатался неизвестно где в легкой куртке, и казалось, его не берет ни мороз, ни холод.

Смотрелось так, будто он не мерзнет.

Его мучал жар. Сколько я к нему не притрагивалась, он казался пышущим огнем, точно у него температура. На его голове появилась лишь кепка. С тех пор, как он схлестнулся с психологом, он стал брать с собой на прогулки складной нож. Однажды он объяснил мне, что нож длинной в четыре человеческих пальца способен достать сердце человека. Его нож был в два раза больше.

В то утро он сказал, что вернется к обеду. Раньше обычного. Я решила, наверное, из-за погоды он сократил время прогулки. Он вышел из дома. Хорошо было видно через окно, как валит пар от его тела и изо рта. Он выдохнул с матом ругань на мерзкую погоду, спустился с крыльца, и, фыркая на ветер, ушел по своим делам.

Мама была на работе. У меня отменили занятия из-за ковида. Так что я управилась с делами по дому и накрыла в столовой для отца, надеясь, что мне не придется столкнуться с ним лишний раз за сегодня нос к носу. В дверь неожиданно позвонили и спустя пару секунд, на пороге стояла женщина. Я никогда раньше не видела ее в нашем поселке.

Она была с мороза, под красными скулами угадывалась необычная бледность. Это подчёркивалось её черными волосами, из-за ветра те торчали по сторонам меховой шапки. Цыганка, как подумалось мне, потому что в одном ухе у нее висела огромная золотая серьга калачи со сканью.

Одета она была в меховой полушубок, но вот юбка у нее была в пол. На военного человека она ничем не походила, а во взгляде и в том, как она смотрела, ощущалось что-то строгое, жесткое. Он цеплял изнутри. Мы поздоровались.

– Что вы хотите? – спросила я, стараясь разглядеть по косой в окно машину, или хотя бы чемоданы на крыльце.

Напрасные ожидания.

– Я вижу, что у вас не ресторан. Знаю, что это гостевой дом. Можно мне чашку чая, – спросила она, снимая перчатки, и доставая из кармана небольшой сумочки сотню. На ее руке отливал черным лаком безупречный маникюр, ногти были длиннющими и ухоженными.

Сотне я, конечно, обрадовалась. Все карманные деньги я отдавала маме, из-за элементарной нехватки продуктов. А еще требовалось платить по счетам и покупать вещи по хозяйству. Пусть сотня и не великие деньги. Но как же будет здорово потратить ее на себя. Я проводила незнакомку в зал, указав на ближайший стул. А сама собралась на кухню поставить чайник. Она не стала раздеваться и я решила, что она замерзла и согревается.

– Подожди, – сказала она, разглядывая меня. – Подойди ко мне.

Я послушно подошла.

– Ты накрываешь обед для генерала Жела? – она указала на сервированное место отца.

На скатерти стояла пустая плоская тарелка, ложка, вилка, нож, а также блюдце с хлебом и небольшой графин с водкой и рюмка.

– Нет, – ответила я с удивлением, от того, что поняла значение слова «Жел». Это ветер. – Я не знаю никакого генерала Жела. Стол накрыт для моего отца. Но если вам интересно он бывший военный.

Незнакомка усмехнулась и принялась разглядывать меня вновь, с любопытством.

– А знаешь, – она улыбнулась мне. – Это совершенно ничего не меняет. У него шрам во все горло, и он невероятный грубиян, когда напивается. Руки он не распускает, но вот компанию в хорошей драке составить может, а когда трезвый молчит, как истукан. У твоего же отца тоже есть шрам. Точно?

Я кивнула, раздумывая, не уже ли эта женщина приятельница моего отца? Он сам странный, приятели у него такие же.