Но в эту ночь, в эту особенную ночь, когда полная луна заливала окрестности мертвенно-бледным светом, маяк казался пробудившимся от спячки. Его силуэт на фоне звездного неба был четким и тревожным, как предупреждение, начертанное на языке, который невозможно прочесть, но который отзывается древним ужасом в глубинах сознания.

Первыми к подножию маяка прибыли Томми и Люк – один стремительный, как хищник, выслеживающий добычу, другой – методичный и собранный, с выражением человека, выполняющего долг, о котором никто не просил. Они стояли молча, не глядя друг на друга, но ощущая взаимное присутствие с той особой чуткостью, которая возникает между людьми, объединенными общей целью. Через несколько минут показалась Эбби, спотыкающаяся о невидимые в темноте камни, но при этом двигающаяся с упрямой решимостью. Ее блокнот был прижат к груди, словно щит, способный укрыть ее от любой опасности. В свете луны ее лицо казалось вылепленным из воска – бледное, с заострившимися чертами.

Последним – как всегда – прибыл Джои. Его щеки горели лихорадочным румянцем от быстрого бега, а грудь тяжело вздымалась, пытаясь утолить жажду кислорода. Но глаза его, широко раскрытые и блестящие, излучали ту особую энергию, которая возникает на стыке ужаса и восторга, на границе между детством и тем, что лежит за его пределами.

Они собрались у подножия маяка – четверо детей, стоящих на пороге тайны, которая была больше их самих. Над ними простиралось небо, усыпанное звездами, каждая из которых казалась глазом невидимого наблюдателя. Ветер с океана приносил запах соли и гниющих водорослей, а с ним – шепот, который, казалось, проникал прямо в сознание каждого: «Уже может быть слишком поздно».

Никто не произнес ни слова. Они только посмотрели друг на друга – коротко, напряженно, с той особой интенсивностью, которая заменяет все возможные диалоги. В этих взглядах читалось все: страх и решимость, сомнение и вера, молчаливое обещание идти до конца, что бы ни ожидало их впереди. Джои отпер старую деревянную дверь, поросшую старыми раковинами моллюсков, ошибочно выбравших это место после месячного прилива пять лет назад.

А затем, словно по невысказанной команде, они начали подниматься по скрипящей лестнице маяка. Каждая ступенька была испытанием – не только для ног, но и для духа. Они поднимались туда, где кончаются карты и начинаются призраки, где реальность сливается с кошмаром, а правда прячется в тенях, отбрасываемых прошлым.

Никто из них не знал, что они найдут наверху. Но все четверо чувствовали, что после этой ночи ничто уже не будет прежним – ни их город, ни их жизни, ни они сами. Ибо есть тайны, которые, будучи раскрытыми, меняют не только настоящее, но и прошлое, перекраивая саму ткань существования.

Лестница маяка скрипела под их шагами, будто стонала от старости. Доски вздыхали под ногами, ржавые перила обжигали пальцы холодом, будто сама башня предупреждала: «Осторожно.» Томми шел первым, его спина выпрямлена с той нарочитой твердостью, кулаки сжаты так крепко, что костяшки побелели – не оружие, но готовность к битве. За ним следовала Эбби, ее дыхание стало поверхностным и рваным, как будто воздух внутри башни был слишком тяжел для ее легких. Затем Люк – настороженный, с напряженными плечами и взглядом, фиксирующим каждую деталь, словно мысленно создавая карту для возможного отступления. Замыкал шествие Джои, чья бледность в сумраке казалась почти призрачной, а каждый шаг был преодолением собственного страха. Они поднимались цепочкой, сердца их бились неровно, как неисправные механизмы, а уши улавливали малейший звук. Даже собственное дыхание казалось им оглушительным в этой тишине, прерываемой лишь скрипом дерева и далеким шумом волн.