– Такой точно никому не нужен, – аккуратно вытаскиваю его наружу, протираю от пыли. Покойник, конечно врятли, оценит жест доброй воли, но зато моё сердце будет спокойно. Решительно я иду по тропинке к свежей могиле, сердце стучит так быстро, что горло перехватывает. Никогда раньше не самоуправствовала на кладбище. Правильно я поступаю? Ускоряюсь, хотелось бы уже поскорее выполнить задуманное.

– Эй! Тут есть кто‑нибудь? – женский голос выдёргивает меня из мыслей. Тревога взвывает как пожарной сиреной.

В бежевых полусапожках на каблуках она утопает в растаявших лужицах грязи. Тёплый палантин укрывает плечи вязаного платья серого цвета. На губах красная помада. Смотрю на неё, и не понимаю, что она здесь делает. Она же приветливо улыбается мне и машет рукой. – Извините!

Опускаю крест на землю и собственнически облокачиваюсь на него, – Вы заблудились? Вам показать дорогу до выхода?

– Нет, – бросает женщина, дойдя до меня.

Смотрю на эту аномалию и не верю своим глазам. И тут, до меня доходит – это Вика отправила ко мне своего психолога.

– Я не нуждаюсь в ваших услугах, – отрезаю сходу, поднимаю крест на плечо и, собираюсь идти дальше.

– О чём вы?! В каких услугах? – она касается моего плеча.

– Извините, я, похоже, ошиблась. Что вы хотели?

– Мне надо найти одну могилу, – она улыбается. – Его должны были похоронить сегодня.

Смотрю на крест, потом на неё, – Вы не похожи на скорбящую, – констатирую я, оглядывая её с ног до головы.

– А вы скорбящих только по одежде распознаёте?

– Я как раз несу крест к этой могиле, можете пойти за мной.

Беру крест и снова отправляюсь в безымянный сектор.

– Насколько я знаю, ему не положен крест, – произносит женщина через несколько шагов.

– Да, я знаю. Просто эти бабульки… Да и этот умерший… Мне его жаль.

– Жалеть надо живых, а не мёртвых.

– Да, но просто, к нему даже его семья не пришла. Я слышала его семья обеспеченная.

Женщина за моей спиной хмыкает.

– Мы пришли, – показываю рукой на холм и уступаю дорогу женщине.

Она идёт вперёд к красной верёвке, обозначающей границу участка. Смотрю, как вздрагивают её плечи. И правда, скорбящая. Она поворачивается ко мне. Глаза полны слёз, они скатываются крупными каплями по щекам, а на губах… играет лучезарная счастливая улыбка.

– Я свободна, – еле слышно проговаривает она, вытирая слёзы. И смеётся.

По моему телу бегут мурашки. Боже правый, только сумасшедших мне тут не хватало… Но останавливать эту женщину мне не хочется. Что‑то в ней неправильное, что‑то, что есть у меня самой.

– Простите, простите… – тараторит она. – Всё впорядке. Это ему крест?

– Да, просто меня попросил мужчина, – молчание, – И я подумала, что не стоит…

– Похоронить его безымянно было моим решением, – отрезала она. – И кто вы такая, чтобы решать, кому стоит, а кому нет?! – слёзы снова наворачиваются у неё на глазах. Губы подрагивают.

– Я только хотела, чтобы всё было правильно, – мои слова звучат, как оправдание, но больше я не могу ничего возразить.

– Уже давно в этом мире нет ничего правильного, – у неё начинается настоящая истерика. Она рыдает взахлёб, её дыхание прерывается, макияж ручейками плывёт по щекам, а на губах почти не остаётся красной помады. Снимаю с себя рабочую куртку и накидываю ей на плечи, – Пойдёмте в сторожку, я напою вас чаем, – и веду к дому. Мы идём молча, и наше безмолвие нарушают лишь тихие всхлипы.

– Мы можем пойти в дом или остаться на веранде.

– На веранде.

Она опускается в кресло, я выношу ей плед и упаковку влажных салфеток, – Вы можете подождать, пока я вскипячу воду, если хотите.

– Всё нормально. Только можно мне вместо чая кофе.