Ночью здесь тоже не тихо, поначалу я даже боялась уснуть. Сверчки под окном заводили стрекотания до самого утра, волки и лиса просыпаются для ночной охоты, ёжики снуют туда‑сюда под старыми полами в террасе, филины ухают, словно кого‑то зовут. Постепенно эти звуки стали меня успокаивать, я привыкла с ними жить. Так что нет здесь никакой тишины, ни одной секунды.

Подхожу к главным воротам и со скрипом их распахиваю, пасмурная погода не повод не прийти к любимым, или нелюбимым, и помянуть. Несколько бабушек уже стоят у ворот и ждут приближающуюся Газель. Машина поднимается на небольшой холм, к воротам, буксуя в грязи. Бабульки смотрят, как нехотя покойник движется к кладбищу.

– Пусть лучше грязь, чем мёрзлую землю долбить, – замечает одна. Остальные охотно закивали, поддерживая её.

Когда Газель подъехала, четверо мужчин спустили гроб и вопросительно посмотрели на меня.

– Добро пожаловать! – улыбнулась, – Следуйте за мной.

Краем глаза увидела, как бабульки перекрестились, и уставились на меня.

– Это его хоронить на безымянной стороне? – на всякий случай уточнила я.

– Его, кого же ещё?  – пробормотала одна из бабулек.

По пути я захватила под навесом у сарая пару старых табуреток используемых как подставки для гроба, деревянные колья и верёвку, и веду процессию дальше. Вот так, как король со свитой, мы дошли до небольшого глинистого участка с выкопанной ямой. Я установила колченогие табуретки, только бы не развалились под весом, мужчины опустили на них гроб. Бабульки накрыли полотенцем соседнюю могилку, достали из сумок бутылку водки, хлеб, огурцы и сало и накрыли поминальный стол. «Стандартный наборчик», отметил я. Речей не было. Неспешно подняли гроб и опустили с помощью старых потрёпанных верёвок, которые чудом не порвались под весом скорбного груза. Бросили по горсти земли. И мужчины торопливо взялись за лопаты. Закончив могильщики выпил по рюмке, и перекрестились.

– При живой семье в безымянной могиле хоронят, – причитала всё та же бабулька и качала головой.

– И не говори, неблагодарные, – поддакнула вторая.

Я оглядываюсь на них, потом на холмик.

– Может вы ему хоть крест поставите? – обратился ко мне один из мужчин.

– Не положено, – вздыхаю я. Втыкаю в свежую землю табличку «№ 213», вбиваю колышки по периметру и верёвкой обозначаю границы, чтобы хоть как‑то отметить, что тут кто‑то лежит.

Пока я занимаюсь, своей работой, компания распивает бутылку. Напоследок оставили одну полную рюмку на могиле.

– Пусть земля тебе будет пухом, – сказал последнее слово мужчина. Бабульки вторили ему.

Проводив их до ворот, облегчённо вздыхаю, общение с людьми всё сложнее мне даётся, и с каждым разом хочется побыстрее вернуться к собакам. За воротами гости напоследок перекрестились и вместе спустились с холма к машине, обсуждая семью умершего.

– Да дрянью она была, вот и всё. Добилась своего! – сплюнул мужчина и сел в Газель, захлопнув дверь.

Немного постояв у ворот, иду делать обход. Но мыслями завладел похороненный мужчина без имени. Кем он был? Почему его семья не приехала на похороны? Как я бы поступила, если бы узнала, что у моей мамы и сестры нет креста над ногами? Вздохнув, я двигаюсь к сторожке.

– Даже умерший не может оставаться без креста, – шепчу себе под нос, открывая сарай с инвентарём. Это место для меня очень жуткое, чуть ли не на пороге стоят гробы с приоткрытыми крышками. Вот‑вот кто‑нибудь вылезет… По стенам – кресты и венки.

Обведя стену взглядом, нашла то, что мне было надо. Небольшой старый деревянный крест, скорее всего убранный с могилы, после установки памятника. Лак на нём уже местами почернел от времени, сбит неровно.