– Я только вернулась с участков, мне лень даже пройти несколько шагов, – пожимаю плечами.

– Ой, ты это брось, – делает три больших шага и заключает меня в объятия. – Я скучала, – шепчет мне в волосы.

– Спасибо, – освобождаюсь из плена её рук. – Сейчас сделаю чай.

Мы садимся на веранде, и горячий чай согревает меня. Выдыхаю и смотрю на неё.

– Зачем ты приехала?

– Твой психиатр говорит, что ты от него отказалась, – её взгляд пронизывает до костей.

– Да, – говорю я, таким тоном, как будто сама неуверенна в этом.

– Почему?! – взрывается она. Щёки краснеют, грудь поднимается от нервного дыхания. – Разве не понимаешь, что тебя ждёт?!

– Всё самое страшное уже случилось, – дрожь пробегает волной по всему телу.

Вика обнимает меня, а я кладу голову ей на плечо.

– Прости, – шепчет она, – мне не стоило тебе напоминать.

– Всё нормально, – вытираю нос рукавом. – Мне когда‑нибудь придётся научиться с этим жить.

Сидим так минуту. Я люблю Вику, она столько времени тратит на меня после случившегося. Только она у меня и осталась. Значит одна подруга у меня всё‑таки есть.

– Так что насчёт психиатра? – прерывает она мои размышления.

– Ничего. Он пичкал меня своими таблетками, но это не помогало.

– Давай найдём другого!

– Не стоит, думаю, что справлюсь сама.

– Лиз?

Я поднимаю на неё глаза. Мне нечего ей ответить. Вика громко вздыхает.

– Я устала, и я не хочу ездить пить чай к подруге на кладбище! Пройдёт время, и я буду появляться тут реже, и реже, а потом… и вовсе вычеркну дорогу сюда из своей памяти. – Глаза у неё блестят. – Я не хочу… Понимаешь?! Чтобы моя подруга жила среди могил в лесной глуши. Не этого хотела твоя мама, и не этого хотела бы твоя сестра, – она отворачивается, по её щеке скатывается крупная слеза и падает так и в нетронутую чашку чая.

– Откуда мне знать, чего бы они хотели сейчас, – тихо говорю я, и жду, пока Вика приведёт себя в порядок. Ком в горле нарастает, но не одна слезинка так и не прокатилась по щеке.

После её слёз диалог перерастает в обыденные вещи: собаки, уборка на кладбище, бесящий Александр. Вика рассказывает про новое увлечение, про работу и коллег. Мы вместе смеёмся над парнем, который пытался привлечь внимание подруги, подстроив кражу её сумки. Всё как раньше. Но теперь она не может остаться у меня ночевать.

– Скоро стемнеет, – подмечаю я.

– Да, – она собирается. – Кстати, как твоя книга?

Пауза. Замешательство, – Я её давно уже не пишу, – с улыбкой отвечаю я.

– Да ты, как я погляжу, совсем ничего не делаешь.

– Да, совсем ничего, – пожимаю плечами.

Идём к машине. Вика вздыхает, открыв дверь, и оборачивается ко мне, – Лиз, ты здесь прячешься. Я знаю, – мои плечи напрягаются, я выпрямляюсь. – Но ты же знаешь, что тебе не уйти от своих мыслей и судьбы, – она садится в машину и закрывает дверь. Я машу ей вслед, пока она не скрывается из виду. Выдыхаю.

Прячусь ли я тут? Определённо. Должна ли я вести себя смелее? Весьма вероятно. И я непременно буду так себя вести, как только приведу в порядок мысли. Ещё один день. Мне нужен ещё всего один день. Я снова ухожу в себя, закрывая ворота.

Вечерний ритуал почти такой же, как утром. Кормлю собак, снимаю цепи. Они радостно виляют хвостами и разбегаются кто куда. Беру несколько поленьев и растапливаю печь. Дымок от дров разносится по дому. Смотрю в окно, уже стемнело. Моросит дождь.

Ноутбук с закрытой крышкой привычно ждёт меня на столе у окна. Моё былое увлечение манит меня, и я не могу отказаться от этого даже, если это причиняет невыносимую боль. Сажусь за стол и открываю крышку. Свет от экрана бьёт по глазам. Жмурясь, почти на ощупь, нажимаю кнопки, чтобы понизить яркость. На нем всё так же, как и вчера. Меняется только количество слов в документе. Их становится всё больше. Слова… Разве могут они передать всю боль?! Могут. Определённо могут.