Президент удалился, и я, окрылённый появлением у себя рычага на центр принятия решений, подкатил к близняшкам в жёлтых платьях. Кто знал, что сила рычага уменьшается пропорционально возрасту девчонок?! Тогда, увы, у меня не было времени подумать об этом основательно. Дались мне эти близняшки? Ещё как дались.

Осознание того, что Бёрна больше нет, накрыло меня волной внезапно. Перед глазами пролетали какие-то фрагменты студенческих лет, в то время Бёрн был моим лучшим другом. Даже больше, чем Старый. Мы дружили тридцать лет (тридцать четыре, поправил бы Бёрн, будь он жив). Были на одной волне, молодые, амбициозные, до смерти желающие разбогатеть. Я задумчиво стоял посередине своего просторного холла в совершенном одиночестве.

Корпус дома был прозрачный, как кусок льда, при выключенном свете отражение исчезает и через стены видны и замёрзшее озеро, и теннисный корт, ярко освещённый прожекторами. Я вдруг подумал, что в следующем году следует заняться цветным переостеклением дома. Сейчас особняк растворился в московском снеге и просматривался со всех сторон. Меня уже не заботила собственная безопасность: отдельная территория простиралась на несколько километров и была окружена высокой глухой стеной, весь периметр был утыкан камерами и снабжён датчиками движения, кроме того, охрана патрулировала участок круглосуточно…, но следовало придать зданию более современный вид: классический хайтек стремительно уходил в прошлое.

Покрутившись на месте, я пошёл в биллиардную, шаги гулко отдавались в полупустом помещении. «Это могло произойти с каждым из нас», – подумал я и на мгновение неконтролируемо испугался. Вслед за первой мыслью сразу пришла вторая, привычная, что всё это случилось с Бёрном, а со мной этого случиться никак не может. Тем не менее, стряхнуть с себя чувство страха не удавалось. За кофейным столиком сидел, аппетитно прихлебывая коньяк, мой старинный друг Рафик. С ним мы прошли бандитские девяностые. Он жил здесь, периодически то появляясь, то исчезая.

– Опять пьёшь, – поморщился я. – Выглядишь хреново.

– А что ещё делать? Не мог же я оставить тебя одного в трудную минуту.

От нечего делать я отрешённо покатал шары руками, потом взял кий и под небольшим наклоном натёр его кубиком мела. Вытащил телефон из кармана шорт и по памяти набрал номер. Ответили не сразу и раздражённо:

– Да, пап.

Я воодушевился:

– Але, Макс? Привет! Как ты?

– Все нормально.

– Ты должен приехать на следующей неделе, всё в силе?

Через динамик было слышно грохочущую музыку, Максу приходилось кричать, чтобы быть услышанным.

– Да, то есть не совсем, нет… Я немного задержусь в Лондоне.

– Как так?

– Пап, я потом расскажу, ладно? Мы с ребятами зашли в «Барлок».

– Это рядом с «Селфриджес»? И как тебе? Я в прошлый раз не попал туда, потому что…

– Слушай, я сейчас не могу говорить, извини, – перебил меня Макс. «Попроси его денег прислать», – донёсся до меня настойчивый шёпот.

Сдавленным от смеха голосом сын произнёс: «Можешь прислать ещё денег кстати? Бар очень дорогой!»

Я разозлился:

– Ты вообще там с катушек слетел, а? У тебя вообще есть что-то в голове? Двадцать четыре года, а ведёшь себя, как мальчишка. У тебя вообще есть какие-то этические нормы – просто позвонить отцу? Я в двадцать три начал зарабатывать деньги, а ты занимаешься хернёй и просираешь нажитое мною. Вот я к своему отцу так не относился! – я бросил трубку.

– Зачем ты сыну врёшь? – вмешался Раф.

– Ты помнишь ту историю?

Раф кивнул.

Когда мне было двадцать четыре года, мы в очередной раз с какими-то тёлками уехали на пару дней к Бёрну на дачу в Ольгино. Родителям я, естественно, ничего не сказал, да и мобильников не было, а позвонить я как-то забыл или пожадничал… позвонить стоило две копейки. Сижу я, двадцатичетырёхлетний, уже слегка прибалдевший, развалившись у Бёрна в кресле, в зубах зажата сигарета, на столе ящик пива. Две тёлки, не умолкая, ржут над моими историями, я от этого ещё больше вхожу в кураж, размахиваю руками, и в разгар этого веселья в комнату вдруг входит мой папа. Как он нашёл меня, одному Богу известно.