– Чего тебе? – говорю, по-хамски не вытаскивая сигарету изо рта.

– Ничего. Хотел убедиться, что ты жив.

Развернулся и ушёл. А я продолжил сидеть и травить байки, будто ничего и не произошло, хотя на душе после его ухода стало гадко. Прости, пап. Я вёл себя, как свинья!

– Ты Максу можешь сказать, что вырос такой, потому что папаня продал вашу новогоднюю ёлку, – сказал Раф.

– Наше поколение не жалуется на родителей, оно их благодарит. Он научил меня тому, что решения иногда бывают нестандартными.

– Но ёлку ты ему не простил.

– Не забыл.

Я ещё несколько секунд смотрел в телефон, а потом позвонил по другому номеру.

– Алло, у вас там новенькие появились? Мне такую как в прошлый раз, только ноги подлиннее.

– Здравствуйте! Да, секундочку. Изабель, коренная москвичка, окончила государственный университет, изучала языки во Франции.

– Твою мать, ты что, попутала?? Я тёлку заказываю, а не академика вызываю. У вас там нормальные имена есть?

– Простите. Вам сейчас?

– Нет, через год.

– Ещё раз простите. Выезжаем. Везти туда же?

– Да.

Раф в углу заливался нетрезвым смехом. Смех у него был фирменный, такой, к которому непременно хотелось присоединиться.

Через полчаса возле окна остановился «Мерседес», из него вышла шикарная девица лет двадцати и, неловко поднявшись по ступеням на высоченных каблуках, вошла в дом. Омоновец, охранявший периметр, встретил её и привёл в холл.

– Тут есть кто-нибудь? – крикнула она.

Я появился в атриуме, в руке у меня всё ещё был кий, и, в размышлениях о прошлом, я так и не переодел шорты.

– Здравствуйте! Я Изабель, можно просто Белла, – она растерянно оглянулась. – Где можно раздеться?

– Раздевайся прямо тут.

– А музыка есть?

Я усмехнулся и отправился в кинотеатр, взял пульт управления домом, вернулся в холл и потыкал в сенсор. Весь дом наполнился звуками голоса Ланы дел Рей. Изабель начала двигаться в такт, медленно снимать шубу из искусственного меха, кокетливо обнажая плечо. Мех соскользнул на пол, девушка осталась в чёрном бархатном платье без бретелек. Неуклюже повернувшись, она наступила на шубу и, поскользнувшись, начала падать. Неожиданно ловко я сумел подхватить Беллу за талию, но от порывистого движения очки съехали на кончик носа.

– Дякую. Ой, то есть – мерси, – сказала Белла.

Я распрямился и поправил очки:

– Ты с Украины, что ли?

– Je preferemourir dans tes bras que de vivre sans toi[8], – зашептала она.

– Точно с Украины.

– З-під Харкова. А как вы узнали?

Она подошла ко мне вплотную, обняла за шею и попыталась поцеловать в губы. Я решительно отстранил её от себя.

– Погоди, сделаем вот что. Идём на кухню, пожаришь мне картошки с гусиными шкварками, а то мой повар по-хохлятски не умеет.

– Тю-ю-ю, не, я всякие извращения видывала, но это совсем плохо. Если по-хохлятски, надо с салом.

Я покачал головой:

– Евреи сало не едят.

Белла прикрыла рот ладошкой и очень жалостливо сказала:

– Вы еврей?! Никогда бы не подумала. Несчастье-то какое…

– С чего это несчастье?

– Не знаю. Про евреев всякие гадости говорят. А где у вас кухня?

– Про хохлов сейчас тоже гадости говорят. Пойдём.

Белла подобрала шубу и засеменила за мной, с интересом посматривая по сторонам. «Там вон кинотеатр, здесь обеденная, справа тренажерный зал и банный комплекс. Пройдём через бассейн, так быстрее будет».

– Ой, а я плавать не умею, – сказала Белла.

– Если что, я тебя спасу.

В полумраке пятидесятиметровый бассейн мягко подсвечивался синим светом, его глубокая зона контрастнее остальных участков, воздух в помещении насыщенный, влажный, с лёгкой примесью растительных масел.

На кухне я развёл руками: