– Ты чего застыл? – Президент потянул меня за рукав.

– Вагон-ресторан, – объявил провожатый.

В углу – накрытый стол, не хуже, чем в «Англетере». Президент устремился к нему – единственному месту, где одинокому гостю можно было приткнуться без риска выглядеть невостребованным. Рядом со столом разговаривают, держась за руки, две девушки с голой грудью. Они украдкой поглядывают на Президента с презрительным любопытством: он единственный здесь, кто явно чувствует себя неуютно. Только он не знает, куда деть руки, хочет спрятать лицо, словно стесняясь, что оно не закрыто. В этом вагоне вообще много молодых людей: некоторые из них одеты безукоризненно, большинство ходят в неглиже, но общая картина довольно эстетичная, несмотря на многообразие форм и размеров.

Видно хорошо: центр освещён ярко, в глубинах вагона полумрак. Неприличные стоны смешиваются со звуками разговоров и наполняют открытое пространство гулом. Немного в отдалении оживлённо беседует группа: несколько голых мужчин и женщина в коротком чёрном пеньюаре. Женщина немолода, но красива, стоит приосанившись, одной рукой опирается на стену японских махровых камелий, острыми ногтями сдавливая бутоны, другой приподнимает бокал и соблазнительно смеётся. У неё кожа цвета миндального масла.

– Слушай, не так и страшно, Антон Павлович, – сказал Президент.

– Почему должно быть страшно? – обиделся я.

Мужчины активно поддерживают разговор, бесцеремонно разглядывая её округлые бёдра, у всех одинаково голодный, пожирающий взгляд. У кого-то эрекция, но не у всех. Всё же очевидно, что она внушает им отчаянное желание обладать собой.

– Пойдёшь дальше? – спросил я.

– Идём.

Следующий вагон – собрание редкостей. Мой изогнутый антикварный диван, приобретённый во французской деревушке Пюисельси заняла пара: девушка, широко расставив ноги, выставив себя на всеобщее обозрение, нежно поглаживает голову молодого парня, тощего и гладкого, который сосредоточенно облизывает её проколотый сосок. Второй рукой она настойчиво ласкает себя, массирует и погружает внутрь мокрые пальцы.

Ещё двое мужчин внимательно наблюдают за этой картиной. В тусклом свете у одного из них поблёскивают мелкие капли пота над верхней губой, соскальзывают и теряются в чётком контуре жёсткой щетины. Мужчина напряжённо следит за хаотичными движениями, то и дело проскальзывающего в колечко пирсинга языка юноши, крепко сжимающего свой внушительного размера член.

Похоже, открытый вуайеризм возбуждает не менее тайного. Наблюдавший мужчина требовательно обхватывает своего спутника за бедра и опускается на колени. За окном мелькает Москва.

– Дальше? – спрашиваю я.

Ещё через вагон моя любимая комната шибари. Там, под потолком, в лёгком трансе извивается, зафиксированная кручёными верёвками, потрясающая блондинка. Натяжением и гравитацией её предельно изогнуло в воздухе, она приняла максимально незащищённую позу: хрупкие руки крепко связаны за спиной, ноги растянуты в вертикальном шпагате, голова опущена вниз.

Туда допускают не всех, но Президенту с безграничным доступом, естественно, можно будет пройти. Сомневаюсь, правда, что его может такое заинтересовать. С философской точки зрения японское искусство эротического связывания, переплетения и пересечения – всё это о доверии, безграничной передаче власти, подчинении и эстетике. В этом случае мужчина полностью доминирует над женщиной так, что даже её базовая способность в передвижении зависит только от него. Чисто асоциальная форма поведения, хотя, если посмотреть с другой стороны, исключительно социальная, основанная на чутком взаимодействии с партнёром и безусловной эмпатии. Вряд ли Президента может возбуждать беззащитность, он, скорее, обуреваем охотничьими инстинктами: искать, обхитрить, настичь.