Но Кейзегала не оказалось рядом. Да и не мог оказаться рядом хозяин Нойе-Асседо, наводивший порядок в освобожденном городе. У него были дела поважнее. А к тому же не с миром расстались сеньор и вассал перед той страшной ночью. И не было в том вины Кейзегала.

Сколько времени может потратить человек на сожаления, прокручивая в мыслях одно и то же событие со всех сторон, углов, граней и вероятностей? Да хоть целую жизнь. И ничего не меняется.

Фриденсрайх избегал подобных мыслей так долго, как только мог, но вкус вина и пьяный дурман отбросили его на сто шагов назад.

Он так и не разучился мыслить в шагах.

Он так и не забыл о том, что утратил, и даже шестнадцать лет своевольного заточения вдали от полноценных людей, своим присутствием способных напомнить, не помогли забыть.

Короче говоря, Фриденсрайх пил, пока не утратил Зиту из виду. Когда Зита исчезла за дверьми балкона, его мысли сами собой и без всякого усилия поменяли направление.

Правда, он попытался изгнать и их, но слишком много вина помешало ему проявить волю и в этом случае. И казалось, что больше ничего не осталось проклинать. И больше ничего достойного внимания не осталось. И больше ничего вообще не осталось. Знакомое издревле, пугающее ощущение стремительно завертевшегося водоворота настигало его. Ему нельзя было пить. Ему нельзя было отпускать поводья. Если он и выжил, то только благодаря капкану воли, смирения и бесчувствия, в который себя загнал. Шаг влево – шаг вправо, и плотину прорвет. Как можно было об этом забыть?

– Сударь, разрешите вам представить мадемуазель Аннабеллу фон Крафт из Ксвечилии, – юная брюнетка броской красоты склонилась перед ним в изящном реверансе. – Его сиятельство маркграф Фриденсрайх ван дер Шлосс…

Йерве устало вздохнул. Язык его заплетался.

– Де Гильзе фон Таузендвассер, – помог ему Фриденсрайх и машинально поцеловал руку барышни. Сотую за этот вечер. А может, и двухсотую.

– Какая честь, – томно произнесла брюнетка, затрепетав длинными ресницами. – Я весь вечер мечтала…

– О чем это вы мечтали? – поинтересовался Фриденсрайх.

– Познакомиться с вами.

– Зачем? – спросил Фриденсрайх.

– Как же… Вы ходячая легенда, ваша светлость.

– Вы употребляете неуместные идиомы, мадемуазель фон Крафт, – дерзость вырвалась сама по себе. – Это, по меньшей мере, невежливо.

Лебединая шея барышни покрылась розовыми пятнами. Йерве смутился.

– Простите, сударь, я так неловка… Но я всего лишь хотела…

– Позвольте мне угадать, чего вы хотели, – под влиянием спиртных паров скрывать раздражение становилось все труднее. – Вы хотели сесть ко мне на колени. Запустить пальцы в мои волосы. Предложить мне свое тело и душу. Выманить у меня признание в том, что вы самая распрекрасная девица на этом балу, а потом рассказать своим подругам, в строжайшей тайне, что вы соблазнили легенду.

– Сударь! – Йерве не знал куда себя деть. – Как вы можете?

– Я все могу, юноша, – сказал Фриденсрайх, – покуда мне позволяют.

Красные пятна расползaлись по алебастровым плечам оскорбленной барышни, но, следует отдать ей должное, – она не дрогнула.

– Вы ошибаетесь, ваша светлость, – гордо заявила девица. – У меня есть жених. Не о любви я хотела поговорить с вами.

– Вот это новость! – Фриденсрайх отхлебнул еще вина. – О чем же?

– О смерти.

– Ах, о смерти. Что ж, заведем светскую беседу о смерти. Только что в ней может быть интересного?

– Самое любопытное в жизни это смерть, – сказала девица. – Никто с ней не знаком. Тех, кто посмотрели ей в глаза, больше нет среди нас. Кроме вас, сударь.

– Разве?

– Говорят, вы призвали ее, а потом прогнали. Как вам это удалось? Как она выглядит? В чем ее тайна?