– И из всех мест на земном диске вы выбрали не Рим, не Лондон, не Константинополь, не Прагу, не Московию даже, а Асседо.

– Сударь, – вскинулся Йерве, – да разве существует на земном диске место лучше Асседо, красивее Асседо, плодороднее Асседо, свободнее и гостеприимнее? Тут каждый путник, странник, пилигрим и отшельник, повеса и монах, разорившийся дворянин, опальный вельможа, авантюрист, корсар, падшая женщина и беглый каторжник найдут кров, приют и место у очага. Здесь не делают различий между франками, готами и гишпанцами. Тут рады всем, кроме цыган. Да и в жилах любого из нас бурлит кровь всех гордых народов, когда-либо населявших диск земной. Эти земли рады всем, солнце улыбается блаженным и прокаженным, и дюк Кейзегал всегда говорит, что в ответе за каждого, кто ступил ногой на его феод. И не только говорит, но и поступает соответственно. Да разве существует на свете место желаннее Асседо?

– Существует, – вдруг подала голос Зита. – Тот самый Обетованный Град.

– Молчи, тебе ничего неизвестно об Обетованном Граде, Розита, – с негодованием отрезала Джоконда.

Продолжая наматывать пояс Нибелунги на левую руку, Фриденсрайх сказал:

– Прошу вас, поведайте мне об Oбетованном Граде, госпожа Зита.

Зазвенело серебро. Задрожали струны. Вино из переполненного кубка пролилось на белую скатерть. Мир вам, ангелы служения, Царя Царей. Зита закрыла глаза.

– Белы стены его и башни. Белесо небо над ним, а солнце – как алмазная звезда. Сверкают плиты вымощенных улиц, будто мрамор королевского дворца. Взгляни – и ослепнешь. Благословен каждый камень в стенах. Геенна огненная лижет его основания, а вокруг ходят львы, тигры и носороги. Орлы свили гнезда на вершинах цитаделей. Горы и пустыня обступают со всех сторон. Ущелья и отвесные скалы преграждают путь. Под яростным ветром колышутся сосны, ели и кедры. Семь ворот запечатаны семью засовами. У каждых – семь стражников в золотых латах ощерились семью копьями из булатной стали. Но распахнутся Врата Милосердия, если чист ты сердцем и светел помыслами. Ударит по струнам царь Давид, и запоет Кифара. Красная корова укажет тебе путь к Храму – живое сердце мира бьется в его недрах. Внутри стен ничто не нарушит вечный покой. Приникнешь губами и лбом к мраморным плитам, сольешься с камнями, и чем ближе к земле ты, тем ближе к небесам. Всевышний распахнул плащаницу над стенами города, и под Его защитой рай уготован каждому. Если я забуду тебя, Обетованный Град, пусть отсохнет десница моя.

Вздохнуло море. Окатило горячим приливом. Разбилось о прибрежные камни. Йерве замер.

Беззвучие повисло в повозке. Только колеса стучали, и подковы лошадей взметали пыль летних степей Асседо.

Джоконда поджала губы и нервически сцепила руки у груди.

Фриденсрайх неотрывно взирал на Зиту, и, казалось, его нездешние глаза готовы уволочь и ее в нездесь.

– Я ведь и сам не раз представлял его, – нарушил он тишину. – Белы стены, белы плиты, и за каждым поворотом этих улиц обреченных ангел с медною трубою провожает в путь последний к сердцу золотого Храма. Там гранат растет на ветке. Там тяжелые лимоны в руки падают с деревьев. Там оливки больше яблок, мирты выше кипарисов. Молоко течет и брага из источников подземных, а хрустальные фонтаны брызжут искрами алмазов. Ты войдешь в его ворота, если чист душой и сердцем. Примет он тебя в объятья, укачает в колыбели, наградит тебя покоем. Пусть покоем, если больше ничего не ожидаешь. Пусть язык прилипнет к нёбу, если я тебя забуду. Ты мой град обетованный. Ты последняя обитель.

Фриденсрайх отвернулся к окну, и его нездешние глаза заволокло непрошеной пеленой. Вечерело. Подсолнухи склонили головы в отчаянии, утрачивая последние лучи солнца.