Отдал последний приказ и стремительным шагом направился прочь, а утомленный, но удовлетворенный крестник последовал за ним.

Дюк вскочил на Ида. Йерве залез в повозку, где Фриденсрайх вместе с Нибелунгой давно забросили попытки привести в чувство мечущуюся в бреду мадам де Шатоди, и резались в Дурака, чтобы не заскучать.

Проигравшая Нибелунга как раз должна была прокукарекать в одиннадцатый раз, когда появился Йерве.

– Василиса тебя ждет, – сказал Йерве, заботливо нашаривая руку Джоконды, чтобы проверить пульс. – Мы отправляемся в путь.

– Приглядите за мадам, господа, она на вашей ответственности, – попросила Нибелунга, вылезла наружу и захлопнула дверцу.

Повозка тронулась.

– Постой, Кейзегал! – маркграф высунулся из окна.

– Чего вам, Фриденсрайх? – нетерпеливо обернулся дюк.

– Где та женщина?

– Какой еще, к чертовой матери, женщины тебе не хватает, Фрид?!

– Той, что выпрыгнула первой из окна.

– Бог ее знает.

– Кейзегал, – заметил Фриденсрайх, – мой дальновидный друг, столько лет прошло, а ты все еще глядишь не туда, куда следует.

Упрямую незнакомку дюку пришлось приглашать, уговаривать и убеждать последовать за ним.

Изначально дюк вовсе не собирался так поступать, ибо до этой женщины ему не было никакого дела, как, впрочем, и до самой мадам де Шатоди, но, встретив неожиданную преграду, не устоял перед соблазном ее сокрушить.

Незнакомка отнекивалась, отказывалась от приглашения, и говорила, что не пропадет, снимет комнату на постоялом дворе, уверена, что Джоконде окажут наилучший прием из всех возможных, и вовсе не следует ей злоупотреблять гостеприимством сеньора Асседо, который и так слишком много для них сделал.

Но сеньор Асседо закусил удила, и заявил, что, как и любому другому человеку, пребывающему на земельных наделах сюзерена, ей следует подчиниться воле того, кто несет ответственность за ее жизнь и честь.

– Благодарю вас, сир, – в третий раз вежливо повторила упрямица, – но я не желаю быть обузой, сама способна защитить честь свою и жизнь, и не нуждаюсь в покровителях.

– С меня довольно пререканий, – возмутился дюк, схватил нахалку в охапку, и понес в повозку.

Незнакомка кричала и метко била его руками по лицу, что удивило владыку Асседо несказанно, но вызвало в нем не оскорбление, а жгучее любопытство, ведь никакая еще женщина не оказывала ему сопротивление, разве что прекрасная Гильдеборга… Дюк содрогнулся от внезапного воспоминания, которое, как ему казалось, было навсегда стерто из его памяти.

– Вы хам, сударь, хоть и дюк, – в конце концов заявила незнакомка, поняв, что силой ей владыку Асседо не взять.

Услышав такое, Нибелунга чуть не свалилась с Василисы.

Вот так и оказалась эта женщина в повозке рядом с Фриденсрайхом.

Оказавшись в повозке, она бросила взгляд на полуобморочную Джоконду, коснулась ее лба, еле заметно покачала головой, оправила помятую и безнадежно испачканную юбку бежевого блио, подтянула пояс, и отвернулась к окну.

Повозка покатилась по брусчатке, стуча колесами, но никто из пассажиров не издал ни звука, лишь только незнакомка тихо сказала: «Мир вам, благородные господа», Йерве склонил голову в вежливом поклоне, а Фриденсрайх слегка кивнул, тряхнув локонами.

Первой нарушила молчание мадам де Шатоди.

– Ах! Же сюи малад! Я умираю! Где моя Розита?

– Я здесь, – отозвалась незнакомка, но от окна не отвернулась, и совсем тихо пробормотала. – Ке тарде те акордасте де ми. Отдыхай, Джоконда.

– Ты здесь?! Как добр дюк! Он и тебя милостиво пригласил в Нойе-Асседо?

– Пригласил, как же иначе. Дюк справедлив, порядочен, и ни одну беззащитную женщину не покинет в беде, нес па?