Потревоженный Йерве тоже высунулся из окна, и различил марево, поднимающееся недалеко на юге.

– Там должно быть селение Ольвия, – подсказал Фриденсрайх, – маленький рыбацкий городишко.

– Он славится лечебными источниками, термами и банями, – не ударил лицом в грязь и Йерве. – За последние десять лет селение разрослось, разбогатело и вошло в моду. Вся знать провинции выкупила в Ольвии дома и съезжается туда на летние оздоровительные купания.

– Во времена моей молодости весь свет съезжался в Тиру, что на противоположном берегу залива.

– В Тире теперь обитают лишь отставные пираты, проигравшиеся князья да старые девы. От былой роскоши там остался лишь обветшалый ям «Истрия».

– Как преходяща слава земная, – философски заметил маркграф. – Что ж, судя по этому столбу дыма, обветшалость в самом скором времени не минует и Ольвию.

– Я в Ольвию! – донесся до повозки голос дюка. – Помогу чем смогу. А вы – ни шагу отсюда.

– Кто бы сомневался, – бросил Фриденсрайх. – Там, где пекло, там и Кейзегал.

– Может не стоит, сир? – пробормотала Нибелунга. – Это опасно, а скоро свадьба…

Но дюк не удостоил ее ответом, стегнул Ида и направил на юг.

– Скачи за ним, Оскар! – приказал Фриденсрайх кучеру.

– Во весь опор! – поддержал его Йерве.

– Вы с ума сошли, господа! – вскричала Нибелунга. – А как же я?

– Нам ничего не грозит. Пожар небольшой. Два дома горят от силы, а может быть, и всего лишь один.

– Дома в Ольвии теперь в большинстве своем каменные, а дороги из брусчатки, – просветил присутствующих Йерве. – Дюк приказал вымостить пять лет назад. Вряд ли пожар распространится.

– Дальновиден Кейзегал, – сказал Фриденсрайх. – Только, по своему обыкновению, не туда смотрит.

Минут через десять, а может быть, пятнадцать, повозка въехала в ворота невысокой крепостной стены, окружавшей Ольвию, и загромыхала по новеньким мостовым. Едкий дым смешивался с запахом рыбы и серы. Редкие прохожие, что встретились путникам на улицах городка, зажимали носы платками. Все были одеты так, словно этикета в Асседо никогда не существовало, и трудно было отличить рыбака от рейтара. Даже замужние дамы вместо гебинде носили на головах легкие соломенные шляпки, фривольно открывающие шею и затылок, а мужчины отказались от бегуинов.

– В самом деле, удобство важнее моды, – заметила Нибелунга, проводив ревнивым взглядом какую-то женщину в просторном бесформенном одеянии. – Я тоже хочу ходить в блио без ремня!

И принялась распоясываться.

Фриденсрайх снова высунулся из окна.

– Остановись, дуреха! Ты еще слишком молода, чтобы скрывать фигуру от посторонних взглядов.

– Это он! – вдруг донеслось от двери дома напротив, в которую собиралась войти супружеская чета, а может быть, и чета любовников. – Фрид-Kрасавец!

Оброненные ключи, звякнув, упали на камни, а женщина во все глаза уставилась на повозку.

– Неужели толки о люстре – правда?!

– Выходит, что так.

– Не может быть!

– Его ни с кем не перепутаешь! Глядите, он ничуть не изменился! Я же говорила вам, сударь, а вы не верите слухам. Только молве и можно доверять в наши тревожные времена.

Фриденсрайх поспешно задернул занавеску, а Нибелунга на Василисе приосанилась, окинув открывшую рты пару таким взглядом, будто Фрид-Красавец принадлежал лично ей.

– Каким чертом весть успела долететь до Ольвии раньше нас? – изумился маркграф.

– Дюк же говорил вам, что баронесса трудится не покладая рук, – напомнил Йерве.

– Ольвия – ближайшее селение от моего… бывшего дома, – сказала Нибелунга, купаясь в лучах славы и почти забывая об обиде. – Должно быть, точильщик ножей, торговец рыбой, а может быть, и портной, успели побывать у нас ранним утром, пока все собирались в дорогу.