Мои глаза – большие, карие, с лёгким янтарным отливом – впитывали всё, что видели. За окном тянулось небо мегаполиса – иногда серое, иногда дымчато-синее, над которым парили дроны-опылители, кружась над переливчатыми зелёными клумбами и зеркальными речками. Белые дорожки петляли меж деревьев, высаженных в ровных рядах, и ветер чуть колыхал листву на генетически усиленных папоротниках. Я замечал каждую деталь: дрожь капли на стекле, игру света на поверхности воды, колебание воздуха от проходящего транспорта на воздушной тяге. Мир казался огромным и ясным, и каждое утро я жадно вглядывался в него, будто старался расшифровать его устройство.

Гостиная у нас была особенной. Стены покрывали живые лианы, которые раз в день поливал встроенный распылитель – утром они пахли свежестью и чуть-чуть сладко. В центре комнаты стоял круглый стол из биокерамики, гладкий и тёплый на ощупь, с вкраплениями светящегося кварца. За этим столом мама учила меня буквам и цифрам. Мы выводили слоги, считали игрушечные фрукты и решали задачки с каплями воды. В сам стол был встроен мини-фонтан – игрушка, но настоящая. Я обожал устраивать там водные битвы игрушечными корабликами, пуская их по кругу и наблюдая, как роботизированный кран направляет струю в нужную сторону. Это было больше, чем игра – это было открытие законов движения, сопротивления, и… воображения.

Именно здесь я впервые взял в руки блокнот. Он был подарком от отца – с твёрдой обложкой, с датчиком прикосновения и встроенной подсветкой. На первых страницах уже лежали мои чертежи – кое-где кривые, кое-где слишком сложные для моего возраста. Среди них – схема фильтр-часов. Я сам придумал это устройство: оно должно было в реальном времени показывать уровень чистоты воздуха. Конечно, оно было больше фантазией, чем рабочей схемой, но для меня это была первая попытка соединить идею и форму. Я представлял, как часы начинают светиться зелёным, если воздух вокруг чист, и мигают тревожно-красным, если концентрация загрязнений превышает норму.

Моя комната находилась в отдельном углу квартиры, отделённая от общей зоны стенами из интеллектуального стекла, которые могли становиться прозрачными или матовыми. Я часто играл с этой функцией – создавал себе укрытие, затем убирал его, наблюдая, как изменяется свет и тени. На овальном рабочем столике лежали карандаши, фломастеры, разложенные в строгом порядке, и стопка чертежей. Я был педант даже в этом возрасте: каждая линия на бумаге казалась мне шагом к разгадке мира. На стене висела моя первая картина – неоновые волны, переплетённые с акварельными пятнами, изображающие лес внутри купола. Это был образ моего мира – яркий, но закрытый, живой, но защищённый от внешней среды.

Кровать застилало одеяло из «умной» ткани. Оно само подстраивалось под мою температуру, становясь прохладным летом и тёплым зимой. Я чувствовал, как его мягкие волны обнимают меня, и в этом прикосновении была не просто забота – в нём жила любовь родителей, вложенная в каждую технологию. Всё в этой квартире было создано для того, чтобы человек чувствовал себя в безопасности, но при этом не терял связи с природой и её дыханием.

Каждое утро было началом – не просто дня, а пути. Я чувствовал, что всё вокруг меня – от листвы на стене до мягкой подсветки в полу – говорит на языке, который я хочу понять. Я ещё не знал тогда, куда приведёт меня этот интерес. Но именно в такие тихие, насыщенные светом и звуками минуты рождалась моя мечта. А вместе с ней – первый импульс к изобретательству.