Потери.

Геройски погиб и.о. командира первой батареи политрук Шведов – исключительно стойкий, умелый, беспредельно преданный Родине командир, большевик.

Убито: на первой батарее 5 человек, ранено 6 человек; на второй батарее 3 человека убито, 5 ранено; на третьей: 2 человека убито и 2 ранено.

Потеряно 2 автомобиля с боеприпасами.

Прошу представить к правит, награде: ст. адьют. д-на л-та Ларионова Алексея Семёновича, Шведова Степана Ильича, командира орудия сержанта Рыжова Ивана Сергеевича, кр-ца Савичева Ивана Васасильевича (взв. упр.), наводчика 3 ор. кр-ца Губер Давид. Давид., к-ра отд-я разведки с-та Карпова Фед. М., мл. политрука Анохина Викт. Мих. (4 бат.).

Прошу объявить благодарность в приказе по полку отличившимся в бою 11/07: к-цу Майер А-ндру Эд., к-цу Власову Конст. Мак., кр-цу Кулькову Ген. Александ. – оруд. номер, Хасамутдинову Зайнуле Гумаровичу – кр-цу, езд., кр-цу Дитрих Ив. Ив. – ор. номер.

Пропали ездовые Креер и Гуцелюк».

Комдив подумал, подумал и приписал: «По некоторым сведением ездовой Креер Вальтер Эммануилович перебежал к врагу.

К-р первого дивизиона …-го ЛАП2 капитан Андрюшин».

Андрюшин и сам не знал, зачем он дописал это предложение. Минуту назад он не хотел его писать, потому что, как честный человек, не мог сообщать командованию сведения, в которых не был уверен, но будто кто-то свыше водил его рукой. Так часто бывает: человек иногда говорит то, чего не хочет, о чём вскоре очень пожалеет. И при воспоминании о том миге, когда говорил это, ему покажется, что говорил кто-то другой, а не он.

Между тем, эта фраза круто изменила судьбу Александра Майера. И не только его судьбу.

Дело в том, что в полк несколько дней назад пришла директива № 002367 от 30 июня 1941 года, которая предписывала изъять из Красной Армии военнослужащих, не внушающих доверия. Но кто они, эти не внушающие доверия, было сказано как-то расплывчато: «высказывавших пораженческие настроения, недовольство Советской властью, желание сдаться в плен».

Командование попало в затруднительное положение: кто же высказывает пораженческие настроения, недовольство Советской властью и желание сдаться в плен? С другой стороны, в голову каждому не залезешь: может он громче всех кричит «Наше дело правое, победа будет за нами!» и клянётся быть верным присяге, а при случае застрелит командира и убежит к немцам. Такое бывало. Уж на что Тухачевский, Блюхер, Егоров, – а оказались проклятыми троцкистами, омерзительными шпионами, а тут… Есть над чем задуматься! Вот если бы какой внешний признак неблагонадёжности, очевидный, так сказать! Да и некогда выявлять скрытых врагов, когда от явных не успеваешь отбиваться! Но не выполнить приказ нельзя. А вдруг и правда: проявится такой неблагонадёжный, взорвёт что-нибудь, своих постреляет, к врагу переметнётся! А сверху скажут: мы же вас предупреждали! Почему не выполнили директиву, не избавились от не внушающих доверия? Придётся отвечать по безжалостным законам военного времени.

И вдруг такое донесение! Немец перебежал на сторону врага! Как же мы раньше не догадались! Они и есть неблагонадёжные. От греха подальше, на всякий случай вычистим их из полка, тем и директиву выполним.

Утром следующего дня Майера, Губера, Келлера, Дитриха и ещё несколько человек из первого дивизиона вызвали в штаб полка, который располагался в лесу, километрах в трёх от фронта, в блиндаже.

Утро было солнечное, свежее, и только глухой рокот, доносившийся с северо-востока, напоминал о войне.

Около штаба собралось человек сорок, и Майер обратил внимание, что все были немцами. Под деревьями стояли два грузовика. На подножках сидели шофёры и курили самокрутки.