Война Александр Вегнер

Похвала комкора

В середине июня тысяча девятьсот сорок первого года части 148-ой дивизии, в которой служил Александр Майер, стояли в летних лагерях. После бесконечных зимних марш-бросков по продуваемой пронзительными ветрами ледяной степи, с извивающимися по ней снежными змейками; после весёлой весны, расписавшей степь от края до края сочной зеленью и яркими полями жёлтых, белых, красных тюльпанов, наступило жаркое лето заволжской степи.

Солнце жгло нещадно, травы стали жёсткими, весенняя синь поблекла, и на горизонте плескалось и дрожало марево.

У полковой коновязи беспокойно толок пыль гнедой красавец Алим. Голова его была маленькой, шея длинной, ушки тонкими и острыми.

Майер в застёгнутой на все пуговицы гимнастёрке с одной полоской на петлицах и краснолицый долговязый красноармеец первого года службы Давид Губер, выкатывали из сарая лёгкую рессорную двуколку. Красноармейцы Костя Власов и Вальтер Креер чистили навоз вокруг почти стометровой конюшни. Из неё неожиданно появился командир дивизиона капитан Андрюшин, вошедший, вероятно, через ворота с дальнего торца:

– Креер! Широкова не видел?

– Никак нет, товарищ капитан! – ответил тёмно-русый, худой Креер.

– Чтоб его черти! Опять, наверно, по бабам всю ночь шастал! Губер! Если явится, передай, что он мудель!

– Есть передать, что товарищ сержант есть мудель!

– Будь здесь! Если не найду его, повезёшь меня в штаб!

– Есть, товарищ капитан!

Андрюшин ушёл так же, как пришёл – через конюшню.

Через четверть часа прибежал запыхавшийся ординарец комдива сержант Широков.

– Сейчас ругаться будет, – тихо сказал по-немецки Губер, кося светлыми глазами из-под рыжих бровей.

Он не ошибся:

– Губер, мать твою! Тебе было приказано вычистить Алима!

– Я его вычистить.

– Вычистить, – передразнил сержант, – а почему он весь в пыли?

– Я вычистить, а он имел упасть и кататься на пыль.

– На пыль! Зачем же ты дал ему упасть?

– Он не стал меня спрашивать. Он хотел покататься, упал и покатался на своя спина. Я не виноват. Спина его, а не моя!

– Ну ты ещё поумничай! Капитан приказал, чтоб Алим был чистый! Нам в штаб ехать, а Алим грязный как поросёнок. Давай, чисть заново! Да смотри, чтоб опять не вывозился.

– Зачем чистить… Пыль совсем немножко есть, – пробурчал Давид Губер, зажимая в клешнистой ладони дужку ведра. – Можно и на пыльный конь ехать, пыль ему не мешать бегать.

– Порассуждай у меня! Твоё дело телячье: получил приказ – выполняй! Понял?

– Понял…

– Не «понял», а «так точно!»

– Так тоочно, – лениво протянул Губер и вразвалку, пыля сапогами, направился к колодцу.

– Губер, ты забыл! Тебе капитан велел что-то передать товарищу сержанту, – сказал Власов, ухмыляясь.

– А что молчишь? – накинулся сержант на Давида.

– Товарищ сержант, товарищ капитан имел сказать…

– Ну что он сказал: телись скорей!

– Товарищ капитан имел приказать передать вам, что вы есть мудель.

– Кто? – побагровел сержант.

– Мудель, товарищ сержант.

Власов и Майер покатились со смеху.

– А ты, дурак, и рад повторить. Ты хоть знаешь, что это такое? Болван!

– Товарищ сержант, – вступился за Давида Власов, – он же не мог не выполнить приказа старшего командира.

– Да, – подтвердил Губер, – товарищ капитан имел сказать: «Обязательно передавай ему, что он есть мудель».

– Передал и проваливай! Свободен! Кругом! Шагом марш Алима чистить!

– Ух и жарища! – сказал сержант Широков, сняв пилотку и вытирая рукавом ранние залысины. – Неужто всё лето так будет?

– Это ещё не жара, – ответил Сашка, – вот в июле будет настоящая жара! Ночью не заснёшь. Только если простыню холодной водой намочишь, да на дворе ляжешь. Тогда кое-как заснёшь. А утром просыпаешься опять мокрый, только уже от пота.

– Что за жизнь. Сейчас только понимаю, в каком райском месте жил: небо низкое, серенькое, дождик сыплет, и воздух лёгкий, грибами пахнет. А рядом лес и река: хочешь грибы собирай, хочешь – рыбу лови.

– А вы откуда, товарищ сержант?

– С Белого моря, из-под Архангельска.

– А-а.

– И как вы тут живёте?!

– Привыкли. Живём помаленьку.

Через пять минут вернулся Губер с ведром воды:

– Зачем чистить конь? Он через пять минут снова пыльный стать, – ворчал он.

Давид ещё не успел приступить к чистке, как прибежал командир дивизиона капитан Андрюшин:

– Широков, давай со мной! Ты, Майер, остаёшься за командира отделения. Не забудь сводить ребят на обед! Губер, запрягай!

– Товарищ капитан, товарищ сержант имел приказать, ещё раз почистить Алим, – сказал Давид, хлопая рыжими ресницами.

– Отставить! Некогда! Уже опаздываем!

Коляска, наконец, была заложена, Широков с капитаном сели рядом на сидение, и стройный Алим, приплясывая и высоко задирая голову, дёрнул с места и помчался крупной рысью в штаб по какой-то надобности своих седоков.

– И зачем гонял? – сказал, вновь переходя на немецкий, Губер, снял гимнастёрку и вылил ведро воды себе на голову.

– Тебе, Давид, ещё долго служить?

– До мая сорок третьего.

– А мне только полгода. Ты после службы куда?

– В колхоз вернусь, куда ж ещё?

– Ты в колхозе кем работал?

– Кузнецом.

– У тебя девушка есть?

– Есть.

– Красивая?

– Раз есть, значит красивая. А у тебя?

– У меня тоже есть. У меня и сын есть. Но я его ещё не видел – он родился, когда я ушёл служить.

– Ты меня обогнал. Я только собираюсь жениться.

– Я тоже не женат.

– Как не женат? А сын?

– Разве обязательно быть женатым, чтобы иметь сына?

– Не знаю. Это нехорошо.

– Что нехорошо.

– Что ты сейчас сказал.

– Да что же нехорошего? Вернусь домой и поженимся.

– Как её зовут?

– Алиса.

– Городская?

– С чего ты взял?

– В сёлах нет такого имени. У нас в селе Эммы, Амалии, Марии, Берты, Гермины. Никогда не было Алис.

– А твою как звать?

– Ханна. Но до свадьбы нельзя.

– Она тебя провожала?

– Конечно.

– И даже не поцеловала на прощанье?

– Я её поцеловал, но знаю, что это грех.

– Да что ж ты такой отсталый? Будто и не при Советской власти живёшь!

– Мои родители так жили. Они не дурнее нас.

– Конечно не дурнее, но у них мало знаний. Мы не умнее их, но мы больше знаем, мы сильны наукой. Наука – это такая мощь! Электричество, машины… Вернусь домой, женюсь на Алисе, пойду учиться. Меня ведь в институт посылали, да родители не пустили. А сейчас не буду никого слушать – пойду!

– А кто тебя с Алисой и сыном кормить будет?

– Прокормимся! Буду работать и учиться. Переедем в Сталинград. Хочется не просто ремонтировать готовые трактора, а создавать новые. Слышал, небось, про Сталинградский тракторный завод?

– Слышал. Я газеты читаю и радио Коминтерна слушаю.

– Давид, скажи: тебе чего хочется?

– Чтобы на марш-бросок не послали. Устал я за месяц по степи бегать как суслик. Хочется поспать – долго-долго, целый день.

– Эти марш-броски и мне надоели, но… «тяжело в учении – легко в бою», «больше пота в учении, меньше крови в бою». Был бы ты здесь зимой! Нас чуть не каждую ночь по тревоге поднимали! А знаешь, что такое в мёрзлой земле орудийные позиции долбить?

– Слышал. Их и летом в немёрзлой земле не легко копать. А что, Александр, как ты думаешь, будет война?

– С кем?

– С Германией, конечно.

– У нас с немцами договор о ненападении.

– Ну и что?

– Да ничего…

– Есть хочется. Соскучился я по нашим галушкам, по креплям, по нудельзуппе. Я, если галушек не поем, так будто и вовсе не ел – совсем голодный.

– Ничего, привыкнешь.

Майер посмотрел на часы:

– Обед ещё не скоро. Терпи. Пойдём в часть.

Через два часа Сашка Майер вёл отделение в столовую.

Навстречу шёл сухощавый подтянутый чёрноусый военный. Из-под козырька офицерской фуражки внимательно смотрели тёмные блестящие глаза. Гимнастёрка была перетянута наискось ремнём портупеи, а в петлицах рубиново блестели три ромба комкора.

– Отделение, смирно! – скомандовал Майер, печатая шаг, подошёл к военному и доложил: – Товарищ комкор! Отделение следует на обед!

– Что будет на обед? – весело спросил комкор.

– Не знаю, что будет на обед, но знаю, что будет вкусно! – задорно чеканя слова, ответил Сашка.

– Молодец! Следуйте дальше на обед!

– Отделение, шагом марш!

– Кто это? – спросил Костя Власов, шедший рядом с Майером.

– Командир нашего корпуса.

– Видно, хороший человек, – сказал Власов.

У столовой отделение уже ждал вернувшийся с комдивом из штаба Широков.

– К нам комкор приехал, – сообщил сержант.

– Мы его только что встретили, – ответил Майер.

– То ли что-то случилось, то ли чего-то ждут. Выступать будет. Его фамилия Петровский. Комдив мне сказал, что его отец был первым наркомом внутренних дел, соратником Ленина.

– Ух ты! А сын его с нами так… Запросто! Спросил, что будет на обед. Я сказал: «Что будет – не знаю, но знаю, что будет вкусно».

После обеда труба сыграла общее построение. Полк построился на плацу.

– Товарищи, – сказал командир полка, – перед нами сейчас выступит командир нашего корпуса, товарищ Петровский Леонид Григорьевич.

– Товарищи! – сказал Сашкин знакомый. – Международная обстановка становится всё напряжённей. По Европе расползается война. Она совсем близко подобралась к нашим границам. На Дальнем Востоке нам угрожает Япония. С каждым часом можно ждать внезапных изменений на театрах военных действий. Это требует от нас, во-первых, постоянной бдительности, а, во-вторых, готовности к быстрым действиям. Возможно, в ближайшее время потребуется наша передислокация. Нам следует быть к этому готовыми, не впадать в панику, а точно, спокойно и уверено выполнять поставленные командованием задачи. Час назад командир отделения, следовавшего в столовую, на мой вопрос «что будет на обед?» ответил: «Не знаю, что будет на обед, но знаю, что будет вкусно!» Уверен, что он сказал бы: «Не знаю, какой поступит приказ, но знаю, что мы его выполним с честью!» Вот так и держать!