Майер обо всём сообщил на командный пункт.

– Молодцы, сказал неизвестный им офицер. Мы сообщим о вас в донесении, возможно представим к награде.

Казалось, бой был короткий, а между тем солнце уже низко стояло за Днепром. Стало тревожно.

– Сашка, немцы вышли из леса, и их тут же накрыла наша артиллерия. Если бы ты был на их месте, что бы ты подумал?

– Подумал: «Где-то сидит русский корректировщик. Потом осмотрел в бинокль окрестности и сказал: «Он может сидеть только на колокольне вон той церкви. Лишь оттуда был виден, наш подход».

– И что?

– Будут по нам стрелять. Может даже из пушек.

– Как ты думаешь, мы выполнили задачу?

– Чёрт его знает. Приказа возвращаться всё равно не было.

– Может спросим?

Сашка пожал плечами.

Вдруг рядом с церковью взорвался снаряд. Стало слышно, как внизу осыпаются кирпичи.

– Могилёв, Могилёв! – закричал Сашка в телефонную трубку, – мы обнаружены, нас обстреливают.

– Днепр, возвращайтесь, – приказал Могилёв.

Майер и Власов, сворачивая телефонный провод, бросились вниз. И тут же в колокольню попал снаряд.

– В десяти секундах были от смерти! – радостно сказал Костя, когда они были уже далеко от церкви. – Бог сегодня был на нашей стороне.

Прорыв из окружения

Ночью противник высадил десант в тылу наших войск, и окружил их. Новый день начался с налёта бомбардировщиков, во время которого в атаку пошли немцы, удачно отражённые вчера мощным ударом артиллерийского полка.

Пехота не удержала позиции, оставила Грудиновку, и, неся большие потери, в беспорядке стала отходить из села к лесу, на опушке которого окопалась батарея первого дивизиона артиллерийского полка.

Майер только что восстановил нарушенную связь батареи с командным пунктом дивизиона. В лесу было шумно. С южной его окраины винтовочные выстрелы и пулемётные очереди сливались в сплошную какофонию, в которую с разными интервалами вплетались выстрелы наших орудий и взрывы вражеских снарядов.

– Первый, первый! – кричал в телефонную трубку Шведов. – Докладываю: материальная часть исправна, убитых четверо, погиб командир третьего орудия Рыжов, шесть человек ранено. Нуждаюсь в пополнении.

– Шведов! – отвечал ему Андрюшин. – Знаю! Но у меня людей нет! Бери кого хочешь из пехоты! Но рубеж ты должен отстоять! Ставь пушки на прямую наводку, останови танки во что бы то ни стало!

– Слушаюсь! – с досадой в голосе произнёс Шведов и бросил трубку. – Майер! К третьему орудию наводчиком! Там Рыжова убили. За мной, Саша, я тоже туда!

И Сашка, надев каску, побежал за комбатом к третьему орудию.

Чем ближе они были к южной окраине леса, тем чаще свистели мимо них пули, смачно щёлкая в стволы деревьев, осыпая солдат сбитыми ветками.

На самом краю леса, прячась за стволами берёз, на тощей лесной траве лежала пехота, выставив вперёд длинные ружья, и стреляя в невидимого Сашке врага.

В промежутках деревьев наспех были вырыты артиллерийские окопы, из которых высовывались длинные стволы дивизионных пушек.

– Третье орудие крайнее справа, – сказал Шведов, – давай туда!

Майер побежал в указанном направлении и увидел сломанную, будто через колено переломленную сказочным богатырём, берёзу и вырытый перед ней окопчик, на дне которого на залитой кровью глине лежал сержант Рыжов. Под подбородком вместо горла кроваво чернела бесформенная масса. Над окопом стоял высокий пень с торчавшими вверх длинными, острыми, как ножи, сколами.

Рядом, обхватив руками голову со слипшимися от крови волосами, сидел, раскачиваясь, заряжающий Давид Губер. Чуть поодаль поджав ноги, корчился и зажимал руками живот замковый Пшеничный.

– Снаряд имел попасть в этот дерево, а от дерево осколки брызгали вниз в окоп, прямо на нас, – сказал Губер. – ему на горло, Пшеничный на живот, мне на голова и рука.