Войдя в терем, она огляделась, везде был порядок, даже стол новой скатертью застелен стоял. Лавки все половичками из цветных лоскутков покрыты. Видать, кикимора постаралась, нашила. Они бабы домовитые, хоть и вредные. Но ежели в дому всё хорошо, то помощницы из них добрые. Такая и напрядёт хозяйке к утру моток другой, и дите в люльке покачает, чтобы спало крепче. А вот если в дому раздор да сор, всю кудель спутает, всех будить станет. И никакого на неё сладу не будет, покуда порядок не навести да мир в избу не вернуть.

Сейчас же нечисть крутилась вокруг печи, горшками гремела. Заслышав шаги, обернулась, поклонилась.

— Вернулась уже, хозяюшка? А я туточки вот пирогов решила настряпать. С капусткою, как Добрыша любит. Да кашки вам сварить, просяной, с ягодами да орехами разными. Рыбку Добрышка поймал поутру. В горшочке уже томится с брусникой да хреном.

Вилька улыбнулась хозяйственной бабе. Спросила, как звать ту.

— Купа Купавна, — не отвлекаясь от теста, ответила кикимора.

Девушка кивнула ей и присела на лавку, глядя, как ловко та пироги мечет на широкий лист, чтобы в печь сунуть. Налила себе простокваши и вздохнула.

— По дому маешься, краса? — понимающе посмотрела на неё Купавна.

Получила новый кивок и тоже вздохнула.

— Оно-то и понятно, в своём-то дому, каким бы тот ни был, всё лучше, чем в чужом. Но и этот дом тебе не чужой. Отец твой — князь Бессмертный как-никак. Привыкай, девка, долго тебе с ним жить, чуется мне. А мы не обидим тебя и ему не дадим, — тараторила без умолку говорливая нечисть. — Он неплохой, ты не думай. Только с пути сбившийся. Оттого и злой, как Карачун в месяц лютень. Но не злоблив он в душе, ты, девонька, не думай.

Закончив с пирогами, кикимора закинула просо в ступку, потолкла его пестиком и высыпала в горшок, туда же кинув и сушёные ягоды да орехи.

— А может, блиночков тебе испечь, деточка, а то ж не встретила как положено? — всплеснула она руками. — С медочком, с вареньем разным да сметанкою али с припёком каким? Вон деревенские свеженькой принесли, как узнали, что хозяин вернулся.

Вильфрида задумалась и согласилась. Блины она любила. Купавна тут же растопила масло, достала с печи опару, подлила молока, мёда добавила, яичек свежих. Замесила тесто и принялась лить его на сковороду. Вскоре на столе стояла целая стопка ноздреватых пышных блинов, что так и просились в рот. А рядом уже росла стопка с припёком, жареным луком да грибами. И так всё это пахло, что ведьма схватила горячий блин, обмакнула его в жирную сметану и отправила в рот. Блин обжигал пальцы и губы, но это совсем не помешало ей стащить ещё три, прежде сытно погладить живот и отодвинуться от стола.

— Спасибо, матушка Купавна, — поблагодарила она нечисть, продолжавшую метать блины на стол. — Накормила так накормила.

Та усмехнулась добродушно и, закончив готовку, присела напротив. Подпёрла рукой голову и снова вздохнула.

— Слышала я, без матушки ты росла, тяжко девоньке без бабьей любви-то…

Вилька и сама не поняла, как выложила той всё. И как Ясиня ей бабушкой стала, как она её любила, учила всему. Как Прошку чуть жаб целовать не заставила, чтоб внучке угодить.

Кикимора сидела посмеиваясь, слушая о детских приключениях девчушки на болоте.

— Что, прям в морду ему так и сунула? — хохоча спросила она, услышав, как маленькая Вила очень хотела Прошу женить. Да чтоб обязательно на красивой княжне, а те, как известно всем детям, из жаб заколдованных берутся.

— Прям, — с лёгкой грустью улыбнулась Вилька. — Он опосля меня этих жаб на дух не переносит. Как увидит, так и норовит чем зашибить. Может, потому и Граню не принимает, она ж тоже болотная.