Принесший письмо слуга валялся без сознания в углу кабинета, не выдержав мощной оплеухи разгневанного начальства. А все потому, что посмел своим скудоумным языком порадоваться, что теперь-то митрополит наверняка осерчает и снимет епископа с должности за ослушание. Безмозглый тупица! Никогда.

– Никогда он его не снимет, – прошептал игумен, утерев испарину со лба хлопковым платком.

Любая из придворных титулованных куртизанок будет до одури счастлива занять место Милонской, выпрыгивая из собственных юбок, лишь бы нечитаемый взгляд графа Корвина остановился на ней. Но будет ли хоть одна из них иметь правильные ценности?

За год, что сопляк должен был отсутствовать, можно сделать многое. Например, убедить митрополита, что Корвинам даровано слишком много власти и получать на блюде другорян можно иным путем, ведь человек работает куда охотнее, когда на кону стоят не деньги, а жизнь маленького сына.

По крайней мере, Вилард всегда предпочитал не союзников, а слуг. Может, и митрополиту понравится идея разжаловать Корвинов до прислуги и не тратить драгоценную власть, деля ее с какими-то графьями?

Но все это возможно исключительно в отсутствие самого епископа. А он, сволочь, резко передумал волочиться за благородной юбкой.

– Ваше Высокопреподобие, – в кабинет тенью скользнул еще один слуга, из самых доверенных и сообразительных. Покосившись на бессознательного коллегу, он скромно промолчал. – От вас ждут известий.

Игумен снова начал буреть. Хрустальная чернильница, стоящая на столе из дорогущего розового дерева, подозрительно накренилась, вот-вот готовая полететь в голову очередного мелкого чина.

– Понимаю ваш гнев, – слуга предупредительно поднял руку, остро взглянув на начальство, но голос удержал. – Однако времени в обрез. Если не хотим нажить себе врагов, нужно отписать хоть что-то.

– Роб, – кое-как переведя дух, игумен вспомнил имя ближайшего ассистента. – Инока ко мне. Того, что им сейчас кофе разливает, и поживее.

Достав новую бумагу и перьевую ручку, отделанную золотом, Вилард глубоко задумался. От него ждут вестей и, желательно, радостных. Однако что радостного мог поведать священнослужитель? Что порох в пороховницах отсырел? Или что булатные клинки резко затупились, а изнутри и вовсе проржавели? Так не бывает таких оплошностей у королевской гвардии, а снаряжение парницкой стражи давно проверено самим епископом и теперь охраняется его доверенными лицами.

Если бы только узнать хоть толику планов графского недоноска, что в последние дни стал особенно скрытен и подозрителен, он смог бы связать по рукам и ногам не только служителей своего храма, но и две остальные ветви городской власти. А самого Корвина… О-о-о, забить плетьми и скормить свиньям, пригласив на кровавое зрелище высших чинов государства!

Во вновь открывшуюся дверь втолкнули щуплого и заикающегося мужичка, нервно поправляющего собственную рясу. Бледный, как смерть, инок трясся под линчующим взглядом игумена.

– Имя твое?

– Иман, – низко склонился служитель, пряча панику в опущенных глазах. Его Преподобие никогда не вызывал к себе просто поболтать.

– Ты подавал утренний кофе и сдобу в кабинет епископа?

– Я, Ваше Высокопреподобие, – распластался на полу инок.

– Сколько порций?

– Четыре, Преподобный.

Значит, три командира. Хорошо. Если предположить, что каждый возьмет на себя командование конкретной операцией, то в совокупности план недоноска поделен на три масштабные части. Но какие? Аресты трех значимых лиц? Или зачистка трех районов? В любом случае, у него есть время, пока треклятые командиры не покинут кабинет епископа.