Топ-топ. Тук. Топ-топ. Ту…

Звук прекращается ровно у покрытой лаком деревянной двери с табличкой, на которой коротко и лаконично написано "приемная". Я поднимаю голову, чувствуя неясную волну дрожи внутри. Вроде не первый раз здесь, не первый раз получу выговор, а страшно так, словно меня вот-вот в пыль сотрут.

– Романова, ты первая, – заявляет Светлана Георгиевна, юркой мышкой метнувшись за дверь и вернувшись обратно.

– Она не пойдет одна, – вдруг парирует Марк, поравнявшись со мной. Тон его звучит бескомпромиссно. – Мы же все накосячили, разве справедливо отчитывать нас по отдельности?

– Вам ли говорить о справедливости, Костров, – не менее холодно отзывается завуч. – В нашей школе пока один директор, Степан Дмитриевич. Или уже что-то успело измениться?

– Может и успело, – с мрачной усмешкой заявляет Костров, как-то остро и тяжело посмотрев на Светлану Георгиевну. У меня у самой даже мурашки бегут.

– Я справлюсь. Не нужно меня жалеть, – зачем-то влезаю с глупым комментарием я, прикусывая внутреннюю часть щеки. Дурная привычка, знаю, но иначе я просто сгорю от стыда.

Марк неопределенно пожимает плечами, но внутрь меня отпускает одну. И на том спасибо.

Правда от моей напускной храбрости не остаётся и следа, когда я оказываюсь пред взором всея школы. Лицо грузного мужчины за сорок, с классической залысиной и неприлично идеальными зубами, кривится при моем появлении. Степан Дмитриевич с первого дня меня невзлюбил, как и большая часть преподавательского состава. Вот прям с того дня, когда Костров меня так нагло подставил.

– И что с вами делать, Романова? – вопрошает он заунывно-скучающим голосом. – Второе нарушение в этом году. Уже.

– Я не…

– Не собираюсь выслушивать ваши отговорки. Я терпел ваше присутствие весь прошлый год. Выслушивал жалобы учителей на то, что вы нарушаете дисциплину класса. Вахтёрш и охранников, уставших вписывать вашу фамилию в список опоздавших. А оценки? Смотреть без слез страшно. И теперь это. Складывается впечатление, что вы не совсем понимаете в какое учебное заведение попали. Вернее, совсем не понимаете. Осознаете, к чему клоню, Романова?

– Вы… хотите меня отчислить? – мой голос дрожит, я вся становлюсь похожа на тростинку на ветру. Того гляди и снесёт.

Однако перспектива, озвученная мной, лишь сильнее погружает в пучину страха, неуверенности и безнадеги.

Что я скажу маме? Костику?

– В сложившейся ситуации ни мои, ни ваши желания не играют роли. Для нашей школы, я напомню, лучшей в городе, в первую очередь важен имидж. И вы, своими выходками, слишком уж часто оставляете на нем черные пятна. У нас не принято держать деток, состоящих на учёте.

– Вы собираетесь поставить меня на учет? – уверена, мои глаза становятся по пять копеек. Как вообще к этому все пришло?

Разве не учёт ставят не тех, кто совершает действительно серьезные нарушения?

– А вы оставили мне выбор? – невесело хмыкает директор и качает головой. – Ладно, так уж и быть, я дам вам последний шанс. Но имейте ввиду, я не ошибся в формулировке. Последний шанс на то и последний. Если упустите его, вам даже перевод в государственную школу не светит с такой-то характеристикой. Пойдете учиться в ПТУ.

– Спасибо, Степан Дмитриевич.

– Спасибо говорите Константину. Не хотелось бы омрачить наши с ним ежемесячные поездки на рыбалку из-за столь неряшливого недоразумения. Заводите следующего!

Дорогу наружу не помню, все как в тумане. Мимо проскальзывает, кажется Артур, но он слишком бодр для человека, который вот-вот получит выговор. Да и станет ли его директор называть недоразумением, как меня? Едва ли.