– Нигде не ушиблась? – Марк приближается довольно быстро, оставляя позади своего почесывающего бритый затылок друга.

– Я не хочу играть с вами в "тридцать три", – говорю наконец то, что собиралась сказать с самого начала. – Не умею, говорила же. Неужели так сложно это понять?

– Но я не об этом спраши…

– Меня не интересует твои желания, Костров! – мой голос клокочет от того, насколько сложно мне даются эти слова. – С самого первого дня ты только и делал, что издевался надо мной. Заставлял позориться, высмеивал меня, мою одежду, привычки. А теперь что, хочешь, чтобы все разом изменилось? Это так не ра-бо-та-ет. Слышишь меня? Или тебе просто нравится смотреть, как позорятся другие?

– Я не собирался тебя унижать.

– Правда? Да подавись ты своим мячом! И своей задачей тоже, – и следом подбираю с пола мяч и в отместку с силой кидаю Марку. Прилагаю настолько много усилий, что от броска начинает ныть ушибленный локоть.

Но это не останавливает меня, я огибаю застывшего в ступоре парня, собираясь раз и навсегда убраться из спортивного зала. Меня не должно здесь быть вне уроков физкультуры. Как их тоже. В чем удовольствие нарушения правил?

– Куда это она? – бормочет со стороны Артур, по всей видимости, собирающийся броситься мне наперекор, если только Костров даст отмашку.

– Подальше от вас! – напоследок бросаю Терентьеву, не желая больше выслушивать комментарии из его уст.

Сколько уже можно терпеть эту несправедливость в мой адрес? Я устала, так устала от всего этого…

Мне неясно, в какой момент и почему я вдруг перестаю двигаться, застывая посреди зала угрюмым приведением. По щекам катятся горячие слезы. Эта бравада словно высосала из меня всю энергию, все силы.

– Тише, новенькая, тише, – только услышав тихий голос Марка, понимаю, что его руки на моей талии. Он удерживает крепко, не давая сделать шаг. Чего ради? Раньше его никогда не заботили мои слезы. А меня — то, насколько утешающими и надёжными могут показаться объятия Кострова. И жестокими слова. – Если нас спалят из-за твоей истерики, то…

– Уже, – прежде чем я успеваю что-либо предпринять в ответ, доносится напряжённый голос Терентьева.

– Что уже? – поднимаю голову я, и сердце мое пропускает удар. Затем второй, третий. Кажется, мы все скоро умрем.

Все потому что на пороге входа в зал стоит наша завуч. Руки в бока, брови насуплены, на бледном лице проступают красные пятна.

– Живо. В кабинет. Директора. Все вы.

13. 13. Катя

Все плохо. Все очень и очень плохо. Именно эти мысли проскальзывают в моей голове, пока я понурой тенью следую за завучем в злосчастном направлении. Из кабинета директора ещё ни один ученик не возвращался без выговора. Повторюсь, ни один. Пожалуй, кроме Кострова и его соглядатаев.

Марк, в свою очередь плетется где-то позади, весело перекидываясь шутками-прибаутками с Терентьевым, видимо, в надежде скрасить его настроение.

Обо мне мальчишки будто забывают, но я не печалюсь на этот счёт. Лучше так, ведь заведующая учебной частью школы, Светлана Георгиевна, не спит. Она бдит, только и мечтая скинуть на одну меня все грехи нашего учебного заведения.

А на кого ещё? Не винить же депутатского сыночка. Или отпрыска знаменитого на весь город тренера по футболу. В нашей школе редкий ученик не мог похвастаться заслугами своих родителей. А учителям только и приходилось, что сглаживать острые углы. Никому не хотелось в жёлтую прессу попасть, репутацию себе подпортить.

О том, что одноклассникам сойдёт с рук нелегальное проникновение в спортивный зал, я знаю наверняка. И это ощущение надвигающейся бури заставляет меня словно выпасть из реальности. Я даже шаги наши слышу настолько отчётливо, будто мне по голове молоточком стучат.