Викарий из Векфильда. Перевод Алексея Козлова Оливер Голдсмит

Я всегда придерживался мнения, что честный человек – только тот, кто вовремя женился и при этом умудрился воспитать большое семейство, ибо он оказал этим гораздо более существенную услугу обществу, чем тот, кто остался холостяком и только болтал о «благе человечества». Исходя из этого, едва я успел достичь совершеннолетия, как начал всерьёз задумываться о браке, и посему выбирал себе жену так же, как она выбирала своё свадебное платье, предпочитая ту или иную материю не из-за красивого рисунка или блестящей поверхности, а из-за прочности ткани, которая не должна так уж быстро изнашиваться.

Наконец мои поиски увенчались успехом.

Надо отдать ей должное, моя избранница оказалась знатной и очень доброй женщиной; а что касается воспитания, то мало кто из деревенских дам мог продемонстрировать больше истинного благочестия, чем она. Она могла, особо не разбираясь в правописании, лихо прочесть любую книгу на английском языке, при том, что в мариновании, консервировании и кулинарии она взлетела куда выше ина кухне не знала себе равных, никто не смог бы в этом превзойти её. Она гордилась также тем, что была превосходной хозяйкой в имении, и изощрялась в экономности и рачительности, хотя я ни разу не заметил, чтобы мы становились богаче благодаря всем её ухищрениям. Однако мы нежно любили друг друга, и наша привязанность возрастала по мере того, как мы старели. На самом деле не было ничего, что могло бы заставить нас разозлиться на мир или друг на друга. У нас был элегантный дом, расположенный в прекрасной ухоженной стране, и он располагался в хорошем районе. Тот год мы провели в светских или, лучше сказать, сельских развлечениях – ездили в гости к нашим богачам – соседям и, чем могли, помогали тем, кто был беден. У нас не было причин бояться ни революций, ни переутомления. Все наши приключения и походы не выходили за пределы окрестностей камина, а все наши переселения ограничивались сменой летней спальни на зимнюю.

Поскольку мы жили совсем недалеко от большой проезжей дороги, к нам часто наведывались путешественники, в основном незнакомые нам люди, чтобы отведать нашего крыжовенного винца, благодаря которому у нас была отличная репутация; и я заявляю с правдивостью историка, что никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них придирался к нашему фирменному напитку или остался им недоволен. Все наши двоюродные братья тоже, примерно до сороковых годов, прекрасно помнили о своем родстве без какой-либо помощи со стороны редакции «Геральд» и геральдических требников и очень часто навещали нас. Некоторые из них не смогли оказать нам слишком большой чести своими притязаниями на родство, поскольку среди них была масса слепых, увечных и хромых. Однако моя жена всегда настаивала на том, что, поскольку они из одной плоти и крови с нами, они обязательно должны сидеть с нами за одним столом.

Так что, поскольку наши гости как правило не блистали особенным богатством, нас всегда окружали всем довольные и очень счастливые друзья, ибо есть замечание, которое останется в силе на всю жизнь: чем беднее гость, тем больше он доволен тем, как с ним обращаются. По своей натуре я был поклонником счастливых человеческих лиц, в той же степени, как некоторые люди с восхищением смотрят на цветок тюльпана или восхищаются расцветкой крыла бабочки, Однако, если кто-нибудь из наших родственников оказывался человеком с очень скверным характером, надоедливым гостем или тем, от кого мы поневоле хотели избавиться, то, выпроваживая такого из моего дома, я всегда заботился о том, чтобы одолжить ему пальто для верховой езды, или пару сапог, а порой и плохонькую, хромоногую лошадь, и при этом всегда испытывал удовлетворение, обнаружив, что он так и не вернулся, чтобы вернуть их. Таким образом, дом всегда был чист от тех, кто нам не нравился; но никто никогда не мог сказать, чтобы семья Векфилдов выставила за дверь хоть одного безродного путешественника, скитальца или бедного иждивенца.

Таким образом, мы прожили несколько лет в состоянии величайшего счастья, если не считать того, что иногда нам доставались те маленькие неприятности, которые посылает Провидение, чтобы повысить ценность своих милостей. Мой фруктовый сад часто грабили школьники, а заварные кремы моей жены – кошки или дети. Сквайр иногда засыпал на самых трогательных местах моей проповеди, или его дама отвечала на любезности моей жены в церкви уж слишком, раскоряченным и уродливым реверансом. Но мы вскоре справлялись с беспокойством, вызванным подобными мелкими происшествиями, и обычно через три-четыре дня уже всё было забыто и мы задавались вопросом, что же нас так побеспокоило несколько дней назад.

Мои дети, взросшие в кровавом воздержания, отличались стойкостью характера, поскольку были воспитаны в строгости, и потому они вышли одновременно хорошо сложенными и здоровыми; мои сыновья были выносливы и сметливы, а дочки красивы и цветущи здоровьем. Всякий раз, когда я располагался в центре этого маленького кружка, который обещал стать надёжной опорой моей старости, я не мог удержаться от того, чтобы не вспомнить знаменитый анекдот о графе Абенсберге, который во время путешествия Генриха II по Германии, в то время как другие придворные приезжали со своими сокровищами, привез с собой своих тридцать двух детей и преподнёс их своему повелителю как самое ценное подношение, которое мог сделать. Таким образом, хотя их у меня было всего шесть, я рассматривал их как очень ценный подарок, который я торжественно преподнёс моей стране, и, следовательно, считал её моим должником.

Нашего старшего сына назвали Джорджем, в честь его дяди, который оставил нам десять тысяч фунтов наследства. Нашего второго ребёнка, девочку, я намеревался назвать в честь её тети Гриссел; но моя жена, которая во время беременности запоем читала популярные романы, настояла на том, чтобы её назвали Оливией. Меньше чем через год у нас родилась ещё одна дочь, и теперь я был полон решимости добиться, чтобы её звали Гриссел; но богатой родственнице ударило в голову стать крёстной матерью, и по её указанию девочку назвали Софией; так что у нас в семье теперь было два романтических имени; но я торжественно заявляю, что не приложила к этому делу даже мизинца. Моисей был нашим следующим, и через двенадцать лет у нас родилось ещё два сына.

Было бы бесполезно отрицать мое ликование, когда я видел вокруг себя всех своих малышей; но тщеславие и удовлетворение моей жены были даже больше, чем мои. Когда наши гости говорили:

– Ну, честное слово, миссис Примроуз, у вас самые прекрасные дети во всей стране!

– Да, соседка, – отвечала она, – они такие, какими их сотворили небеса, и вправду они достаточно красивые, и если они достаточно хороши собой, то следовательно, судить их надо по делам их, а не по лицу!

А вслед за этим она всегда приказывала девушкам поднять головы, которые, чего уж скрывать, были, несомненно, очень красивы. Для меня внешность была настолько незначительным обстоятельством, что я вряд ли вспомнил о нём, не говоря о том, чтобы упомянуть, если бы это не было общей темой разговоров на деревенских посиделках. Оливия, которой сейчас было около восемнадцати, обладала той роскошной красотой, которую художники обычно воплощают, рисуя Гебу: открытую, жизнерадостную и властную. Черты Софии поначалу не были столь поразительны, но во многом были выражены более определенно, потому что они были мягкими, скромными и соблазнительными. Одна валила всех с ног одним ударом, другой – тихой сапой, постоянным напором и непрерывными атаками.

Характер женщины обычно определяетсяпо чертами её лица, по крайней мере, так было с моими дочерьми. Оливия желала иметь много любовников, София – заполучить одного. Оливия часто страдала от слишком сильного желания нравиться. София подавила в себе даже страх обидеть кого-то. Одна развлекала меня своей жизнерадостностью, когда я был навеселе, другая – своим здравым смыслом, когда я был серьёзен. Но ни в той, ни в другой эти качества никогда не проявлялись в избытке, и я часто видел, как они менялись характерами в течение какого-нибудь дня. Траурный костюм превращал мою кокетку в скромницу, а новый комплект лент придавал её младшей сестрёнке более, чем естественную живость. Мой старший сын Джордж получил образование в Оксфорде, поскольку я предназначал его для одной из учёных профессий. Мой второй сын Мозес, которого я прочил для бизнеса, получил дома своего рода разностороннее образование. Но нет необходимости пытаться описать особые характеры молодых людей, которые очень мало видели мир. Короче говоря, в них всех преобладало семейные черты, и, собственно говоря, у них был только один характер – все они были одинаково щедры, доверчивы, просты и беззаботны.