Мирские заботы нашей семьи лежали основном на попечении моей жены, что же касается духовных, то я полностью взял их под своё покровительственное крыло. Доходы от моей жизнедеятельности, составлявшие всего тридцать пять фунтов в год, я раздавал направо и налево сиротам и вдовам духовенства нашей епархии. Поскольку у меня было достаточно приличное состояние, я не заботился о мирских благах и испытывал тайное удовольствие, выполняя свой долг совершенно безвозмездно. Я также принял решение не держать в епархии наёмного викария, решив самому познакомится с каждым мужчиной моего прихода, призывая женатых мужчин к воздержанию, а холостяков – к супружеству; так что через несколько лет стало общепринятой поговоркой, что в Векфилде было три странных желания: пастор желал одной горыни, молодые люди хотели жён, а пивные заведения – клиентов. Супружество всегда было одной из моих самых излюбленых тем, и я написал несколько ударных проповедей, чтобы доказать его преимущества. Но более всего я старался поддерживать особый постулат, в котором утвердился вместе с Уистоном, что священнику Англиканской церкви после смерти его первой жены запрещено даже на секунду не то, что вступать в новый брак, запрещено даже подумать об этом, или, говоря одним словом, я был фанатическим поклоником канонического единобрачия. Я рано вклинился в этот важный спор, о котором написано так много высосанных из пальца томов. Я сам опубликовал несколько трактатов по этому вопросу, которые, поскольку они никогда и нигде не удавалось продать, утешали меня тою мыслью, что их читают и ими наслаждаются лишь немногие избранные счастливчики. Некоторые из моих друзей считали это моей слабостью…

Но увы! Они, в отличие от меня, не сделали это предметом долгих размышлений. Чем больше я думал об этом, тем более важным всё это казалось мне. Я даже пошёл на шаг дальше Уистона, публично продемонстрировав свои принципы: если он выгравировал на могиле своей жены, что она была единственной женой Уильяма Уистона; то я написал подобную эпитафию для своей жены, когда она была ещё жива и находилась в добром здравии. В этой прижизненной эпитафии я превозносил её благоразумие, экономность и послушание, проявленные до самой смерти; и, сделав копию в изящной рамке, повесил её вместе с женой над камином, дабы она отвечала нескольким очень полезным целям. Это напомнило моей жене о её долге передо мной и моей верности ей. Это внушило ей страсть к сохранению добродетели и доброй славы, не забывая постоянно напоминать о грядущей кончине.

Возможно, именно из-за того, что раньше мне так часто рекомендовали жениться, мой старший сын пошёл по моим стопам, и сразу после окончания колледжа привязался к дочери соседнего священника, который был был облачён высоким церковным сааном, и при сложившихся обстоятельствах мог гарантировать ему большое состояние. Но надо сказать, что состояние было её не самым большим достижением. Мисс Арабелле Уилмот все, кроме двух моих дочерей, все остальные давали право быть чрезвычайно хорошенькой. Её молодость, здоровье и невинность по-прежнему подчёркивались таким матовым и прозрачным цветом лица и такой счастливой чувственностью во взгляде, что даже зрелый возраст не мог взирать на неё равнодушно. Поскольку мистер Уилмот знал, что я мог бы заключить очень выгодное соглашение с моим сыном, выделив ему изрядные средства, он был не прочь заключить этот брак – таким образом, обе семьи жили вместе во всей той гармонии, которая обычно предшествует гарантированному союзу.