Катя, чутко следившая за беседой, напряглась. Она вспомнила рассказы бабы Стёпы о местных травах, таинственных рецептах, что наперекор диагнозам медиков отменяли суровый приговор судьбы. Знахарки приходили к ним на ферму за песцовой желчью, её использовали в мазях от многих недугов. В детских ночных разговорах Светка порой с дрожью рассказывала страшные истории: «Я слышала, бабки шептались, что сатанисты туда, в эти настойки, кровь умерших людей добавляют…»

А бешень-трава… Сама ведь когда-то напоила Колю заговорённым отваром. Что это было? Колдовство? Действие трав? Или то и другое вместе?

– Ну что ж, – Лёня встал. – Подумайте и опишите полнее, что знаете. И про те лагеря… Где и с кем об этом можно поговорить. Вы поняли, что мне надо. Лишней никакая информация не будет. А нам пора.

Он пожал Игорю Олеговичу руку, кивнул Кате и порывисто открыл дверь в сени. Оттуда повеяло кислым молоком – Василиса что-то переливала из ведра в банки.

Выйдя на крыльцо, Катя махнула Лёне, мол, иди, а сама вернулась в дом. Бесшумно войдя в сени, она прислушалась. Обрывки слов Василисы толкались в стены: «менты проклятые», «гады», «вынюхивают».

Открыв дверь, Катя извинилась и указала на забытый ею шарф. Она подхватила его со стула и с невинной улыбкой удалилась.

– Зачем возвращалась? – Леонид остановил на ней удивлённый взгляд.

– Да шарф забыла, – бросила Катя, – а ещё хотела услышать, что они о нас говорят. Пара слов о гостях – обычно первая реакция сразу после их ухода. А вот почему такой образованный человек живёт в убогом домишке? Профессор ведь, в универе преподавал.

– Это печальная история, – Лёня пожал плечами. – Его сын биохимический окончил. По стопам отца, как говорят. Толковый был, да занялся не той химией. Таблеточки начал делать, экстази и разную наркоту. Вот на десятку и залетел. Я помогаю, чтобы перевели на поселение, чтоб не в камере, – Лёня указал в конец улицы. – Машину мне там оставили. Сейчас пообедаем и глянем на здешние красоты… Места тут сказочные!

Он подошёл к потёртому жигулёнку и жестом фокусника вынул из кармана ключи. Разговор продолжался под урчание мотора.

– А у Гудвина квартира в Иркутске хорошая, да и пенсия пристойная. Но любит он этот медвежий угол, может, себя аскетизмом наказывает. Да и характер у него своенравный, как погода на Байкале или природа на Ольхоне. Тут ведь всё смешано: песчаные дюны и сосновые рощи, степи и непроходимая тайга… В общем, нашли они друг друга, Ольхон и Гудвин. Игорь Олегович-то у местных шаманов от депрессии лечился. Помогло.

– Да, – подхватила Катя, – они многое знают. И ведь всё своё умение лишь по наследству передают, без записи и без всяких других подсказок.

– Наверное, помогают Гудвину избавиться от тяжёлых мыслей про сына. Вот уж родительская голгофа.

После обеда решили пройтись. Катя, долгие годы мечтавшая окунуться в объятия родных просторов, размышляла, куда сначала пойти: на мыс Хобой или на мыс Бурхан.

Леонид выглядел озабоченным.

– На днях мы с тобой съездим в горы недалеко от Тэгды, про это место Гудвин-то и говорил. Там бурятская знахарка живёт, я её с детства знаю. Последний раз года два назад видел. Так вот. Выясним, кто к ней недавно приходил о травах расспрашивать. Тут некоторые под видом туристов или травников рецептики вынюхивают. А то ли они ищут и за тех ли себя выдают – тоже пробить надо. Да и про японцев разведаем…

Степь плавно перетекла в тайгу, и они с Лёней уже шли в сторону Байкала через лес. Там пахло весной. Когтистые ветки сосен трепетали на ветру, источая тонкий аромат, а стебли багульника, ещё не ожившие, но уже оттаявшие, тянулись к яркому небу.