Вдруг в этот момент сыпанул густой ливень. Цырен, радостно гаркнув, подставил лицо к небу и прохрипел, что теперь силы небесные защитят каждого из собравшихся от всех бед и тревог на всю жизнь. «От колдовства и зла, от болезней и обмана, от ножа и пули лихого народа…» – урчал голос Цырена. На войне Катя не раз слышала из глубины сознания тот оберег шамана: от ножа и пули… Видимо, выбирая богов, мы выбираем судьбу.

А тогда под причитания Цырена сердитые капли неистово хлестали по молодым лицам. Катя вздрагивала от ручейков, щекотавших её шею. Они стекали по волосам под воротник лёгкой курточки. Рядом сидела Юля, на ней была лишь тонкая блузка. Промокшая насквозь материя жадно прилипла к круглой, не по годам спелой девичьей груди. Через сетку тесёмок и бус шапки Цырена сверкнул его жгучий взгляд. Он впился в Юлькину шею и медленно скользил вниз по влажной девичьей коже…

Катя, вспоминая юность, размышляла, сохранила ли она в себе тот же азарт? Или время вычерпало и тот пыл, и ту любознательность?

Её мысли прервал разговор Леонида с крепким мужчиной средних лет. По его военной выправке, манерам и коротким репликам: «Здравия желаю, товарищ полковник!» и «Будет сделано, товарищ полковник!» она поняла, что встречавший был из системных.

После лакейского предисловия сопровождающий на дребезжащем уазике за полчаса довёз их до Хужира, самого большого посёлка на острове. Народу там живёт около тысячи. На самом деле Хужир – скопище унылых домиков, как правило, маленьких и сгорбленных, с покосившимися зубастыми изгородями. Недалеко от посёлка крутые обрывы ведут к Байкалу. На диких склонах громадные ветви сосен и кедров раскрыты мощными ветрами так властно и широко, будто для крепких объятий с Богом.

Машина, лихо лавируя между выбоинами грунтовой дороги, разогнав несколько тявкающих собак, остановилась возле низкого забора. Лёня по-хозяйски резко открыл скрипучую калитку.

– Сейчас увидишь нашего… – он мрачно улыбнулся, – внештатного агента. Мы его меж собой Гудвином называем. Умный мужик, я бы сказал, эрудит. Профессор биохимии.

Катя стрельнула глазами в лицо Лёни, вздрогнув от мысли: «А как же они меня называют меж собой? Я ведь тоже вроде внештатный агент?»

Бревенчатый дом с покосившейся крышей гордо сверкнул на гостей чистыми окнами и яркими резными наличниками. Украшая старые выщербленные стены, они смотрелись как накладные ресницы на глазах постаревшей примы. На крыше примостился выгоревший деревянный петух. Бесцветными глазами он взирал на кур. Те резво копошились в соломе на аккуратном широком дворе с множеством пристроек.

На крыльцо вышла пожилая женщина в полинялом платке и в старой куртке, молча кивнула и, распахнув дверь, пропустила гостей в узкие сени.

Три комнаты дома соединялись кухней. В ней за столом сидел старик, сухой, бородатый. Деревянные стол и стулья, грубые, тяжёлые, явно служили хозяину не одно десятилетие. Такую потёртую утварь Катя помнила по своему сиротскому детству. Как только Коля появился в доме бабы Стёпы, он обновил мебель, оставив лишь дорогие для бабушки вещи.

– Добрый день, Игорь Олегович! Я сегодня не один. Это Катя…

Его голос прошумел между старым шифоньером, комодом, покрытым вышитой салфеткой, и стенами, укутанными в выгоревшие ковры.

Леонид подошёл ближе к хозяину:

– У нас к вам разговор. Как вы себя чувствуете?

Не дожидаясь ответа, Лёня сел напротив старика и указал Кате на место рядом. В доме пахло дровами. Аккуратно уложенная горка поленьев возвышалась возле печки. Тёплая волна от её горячей кирпичной стены ударила в лицо.