– Разрешите ответить, – спокойно сказал Паринелли, и получив утвердительный кивок продолжил. – Наполеон хочет получить драгоценности, которые обеспечат его армию на годы. Кроме того, он надеется, что ученые Парижа смогут расшифровать чертежи. И, наконец, он планирует обмануть Венецию и напасть на нас, используя нас как разменную монету в переговорах с австрийцами.

– А какие планы у Папы? – спросил Дож.

– Библиотека Ватикана старше наших стен. Кто знает, какие секреты там спрятаны.

– Veneziani, poi Cristiani (Сначала венецианцы, потом христиане), – Дож повернулся к Советнику. – Синьор Бонетти, готовы ли реликвии к эвакуации?

– Да, Ваша Светлость, – ответил советник.

– А план эвакуации? – Дож повернулся к Паринелли.

– Разработано несколько вариантов: наземные и морские маршруты.

Он встал и подошел к приоткрытому окну, сделанному из венецианского стекла, секреты изготовления которого хранились в тайне не одну сотню лет. Где-то вдалеке, за стенами дворца, лилась музыка, словно насмехаясь над тревогами власти.

Дож стоял у окна, впиваясь взглядом в мерцающие огни Риальто. Венеция, его Венеция – тысячелетняя хищница в кружевах мрамора, – теперь походила на старую актрису, донашивающую прошлую славу. Сколько еще продержимся? – мысль, что грызла его по ночам, заставляя ворочаться на парчовых подушках. Секрет долголетия Республики был прост: править как венецианцы – без сердца, но с ледяным расчетом. Золото, награбленное крестоносцами, манускрипты, вывезенные из Константинополя, реликвии, купленные за кровь… Все это десятилетиями оседало в тайных хранилищах.

Он провел пальцем по резному краю стола, вспоминая, как двадцать лет назад сам водил комиссию по тем самым подземным галереям. Стеллажи из ливанского кедра, свитки в кожаных футлярах, статуи с выколотыми глазами – музей забытых богов. Ученые шептались, будто здесь хранится чаша Грааля и жезл Моисея, но Дож знал правду: самое опасное сокровище – каталог. Пергаментная книга с печатями, где каждая запись была договором, компроматом, шантажом. За ней охотился Рим, Париж, Вена и даже Каир.

– Serenissima non cade, – прошептал он девиз Республики. «Светлейшая не падет» – красивые слова, которые уже столетие держались на паутине лжи. Он ловко жонглировал угрозами: кивал кардиналам, сулил Бонапарту «взаимовыгодное сотрудничество», а австрийцам подмигивал, намекая на союз против Папского государства. Все как учил покойный Реньер: «Балансируй, пока соперники режут друг друга. А если упадешь – бросай все в лагуну».

Его рука сжала рукоять кинжала под мантией. Затопить… Страшное слово. Отдать Адриатике то, что собирали поколения. Но лучше пусть Нептун хранит секреты, чем они достанутся этим выскочкам с их «свободой, равенством, братством». В обмен на них Наполеон предлагал ни много ни мало – подписать Соглашение о ненападении на Венецию.

Дож взглянул на пергамент, испещренный угрожающими строчками, и усмехнулся. Этот корсиканец думает, что он первый, кто пытается сломить языческого Льва? «Венеция рассмотрит ваше предложение после консультаций с Его Святейшеством Пием VI и императором Францем».

Пусть воюют между собой. А он купит еще немного времени. Хотя бы до весны.

Его милая Венеция была единственным городом Европы, где были официально разрешены азартные игры и шли представления в семи театрах одновременно. В ней создавались уникальные произведения прикладного искусства. В Венецию стекались музыканты, певцы, любители удовольствий и искатели приключений со всей Европы, Африки и восточных стран.

А самой очаровательной частью жизни Венеции, по искреннему убеждению Дожа, не существовавшей нигде никогда кроме как в этом городе, были венецианские карнавалы. Венеция была трудовым городом, в котором кипела рациональная жизнь. Однако в любой момент каждый венецианец, будь то солдат, грузчик или аристократ, член Правительства могли погрузиться в безудержное веселье, сопровождаемое искусной игрой, в которой социальные различия стирались и переворачивались во множестве комбинаций. Эротическая жизнь в любой точке города была нормой, она не была похабной или безвкусной, – это были тонкие любовные отношения всех со всеми, окрашенные блеском соблазнений и обольщений, и сам Дож не был в стороне от удовольствий карнавалов. И маска, ставшая незаменимым атрибутом любого карнавала, немедленно давала полную свободу игривых и любовных фантазий при согласии противоположной стороны. Со всей Европы в поисках наслаждений и радости в город прибывали и простаки, и умудренные опытом ловеласы, которые соревновались не количеством соблазненных ими женщин, а тем, как виртуозно они соблазняли их.