– Вас оштрафуют за подстрекательство к публичной драке во время карнавала.

Марко опустил взгляд, бормоча что-то сквозь зубы.

– Заседание окончено, – заключил прокурор, стуча молотком.

При выходе из зала стражу остановил Симон Росси. Он смотрел на меня с тревожной улыбкой.

– Шесть месяцев… – сказал он, скрестив руки.

Я вздохнул:

– В следующий раз я просто предложу ему бокал отравленного вина.

Симон рассмеялся и похлопала меня по плечу.

– Не рви жилы, старый друг, – он усмехнулся, – найду способ вытащить тебя из этой ямы.

– Зачем? – я прищурился. – Чтобы я снова надрал задницу какому-нибудь Марко?

– Чтобы ты не забыл: в Венеции даже ростовщики знают – дружба дороже золота.

– Chi trova un amico, trova un tesoro (Кто нашёл друга, нашёл сокровище), – прошептал я ему в ответ.

20 апрель 1797 года.

Кабинет Верховного правителя Венеции был окутан тревожным полумраком, нарушаемым лишь мерцанием свечей в позолоченных канделябрах. Его Светлость Дож Лодовико Манин, облаченный в пурпурную мантию с золотым шитьем, восседал в резном кресле, напоминающем трон угасающей империи. Корно – символ его власти – отбрасывал причудливые тени на лицо, изборожденное морщинами мудрости и тревоги. По обе стороны стола замерли советник Лоренцо Бонетти и глава тайной полиции Энрико Паринелли, который несмотря на невзрачную внешность, источал холодную угрозу.

Семидесятидвухлетний Дож был явно взволнован. Он происходил из богатой фриульской семьи и, хотя не принадлежал к венецианской аристократии, сто тысяч дукатов позволили его роду войти в список патрициев, имеющих право участвовать в управлении Республикой.

– Это последняя капля, – голос Дожа прозвучал глухо, будто эхо. – Теперь у Наполеона есть законный повод растоптать Венецию. – Он медленно провел рукой по пергаменту с донесением о захвате французского судна, оставив на нем следы дрожи. – Сперва веронцы перерезали фуражиров, теперь гибнет французский капитан в наших водах… – Его пальцы сжали подлокотники, будто пытаясь удержать рассыпающуюся власть. – Арестовать командира корабля, глав таможни и флота! – приказал Дож.

Паринелли склонил голову, но в его поклоне чувствовалась не почтительность, а насмешка палача, знающего, что жертва уже обречена.

– Будет исполнено, Ваша Светлость.

– Это предательство Паринелли? – Дож впился в него взглядом, пытаясь разгадать игру теней в неподвижных глазах полицейского. – Или мы стали марионетками в руках корсиканца?

– Провокация французов удалась, – голос Паринелли был ровен. – Мы допросим всех.

– Я в этом не сомневаюсь. Теперь доложите обстановку вокруг реликвий. Решение по их судьбе должно быть принято до полуночи.

– Ваша Светлость, наши шпионы сообщают, что генерал Наполеон совместно с кардиналом Бьяджио, с согласия Французской Директории и Папы Пия VI, готовят операцию по захвату наших исторических реликвий. Они считают, что, завладев ими, смогут воссоздать древнее оружие этрусков под названием «Солнечный луч», которое даст им неоспоримое преимущество в войне. Святой Престол предоставляет информацию о местонахождении реликвий, а французы обеспечивают силовую операцию.

– Довольно, Синьор Паринелли, – прервал его Дож. – Синьор Бонетти, поясните еще раз, насколько вероятно создание этого оружия по чертежам этрусков?

– Ваша Светлость, рукописи, которые были в нашем распоряжении, действительно содержат схемы и описания на этрусском языке. – Ученый муж неуютно ощущал себя в обществе Дожа и полицейского. – Однако без расшифровки древнего языка воссоздать устройство невозможно.

– Тогда объясните, почему французы предлагают обменять реликвии на жизнь Республики? – повысил голос Дож. – Почему они так упорны в этой игре, которая может привести к краху Венеции?