Мне было чуть больше сорок лет, все из которых я провёл в Венеции, в своем родном городе. Род мой – Челла – некогда блистал среди венецианских нобилей, но к моему рождению от былого величия остались лишь потускневший герб да семейные предания. Отец и дед, последние хранители нашей фамилии, посвятили жизнь военному ремеслу, скитаясь по чужим землям. Моя мама Мариетта Катрини – подруга детства отца, девушка из соседнего палаццо, чья судьба оборвалась слишком рано.

До десяти лет я рос в шумном доме набожной семьи Катрини, среди толпы кузенов и тётушек, чьи голоса сливались в вечный гомон, как воды каналов в прилив. После кончины матери меня передали в холодные стены родового гнезда Челла – двухэтажных апартаментов на Кампо Санта-Маргерита. Окна наши выходили на узкий канал, где зеленоватая вода лениво лизала ступени заброшенного входа. Отец и дед появлялись редко, их заменяли строгие дядья из рода Катрини, чьи взгляды следили за каждым моим шагом, словно тени от гондольных фонарей.

Предки мои, словно одержимые, метались между морем и сушей. Наёмники по крови, они вновь и вновь уходили в походы, пока однажды не канули в безвестность восточных земель. Весть об их гибели принёс юный матрос с пушком на щеках, смущённо протянувший официальное письмо и дедовский кортик – клинок, украшенный сапфирами, будто каплями морской воды. Богатства они не нажили, но зато закалили мой дух уроками чести и искусством фехтования.

Спасением от одиночества стали визиты к соседу – старому Джузеппе, некогда преподававшему в Падуанском университете. «Scientia potentia est» (Знания – это сила), – говаривал он, угощая меня вином из стеклянного графина. Под его руководством я постигал не только грамоту, но и тайны звёздных карт, споры Аристотеля с Платоном и магию чисел. «Из тебя вышел бы учёный муж», – вздыхал он, но судьба распорядилась иначе.

В семнадцать лет, получив в наследство апартаменты, фамильный кортик и долги, я подал прошение в гвардейский полк Республики. Мечты о книгах и телескопах пришлось схоронить меж страниц дедовского дневника – золото учёных степеней не светилось в моём кошельке. Так началась моя новая жизнь, где вместо чернил пришлось использовать порох, а вместо звёздных карт – читать лица врагов на поле боя.

Молодым солдатом я служил в роте мушкетеров полка, пока командир штурмовой роты гренадеров не предложил мне встать под черный штандарт с начертанным девизом «Morte al nemico» (Смерть врагу) и надеть медвежью шапку с медной бляхой «V». Позже я стал его преемником и последние несколько лет возглавлял роту в чине капитана гвардии.

«Сегодняшней ночью я нарушил два официальных запрета Республики, – рассуждал я сам с собой, – первый запрет – не снимать карнавальную маску с другого человека во время карнавала без его согласия, а второй запрет – дуэли запрещены под угрозой длительного тюремного срока. За такие «героические поступки» можно лишиться гвардейской службы, всех накопленных привилегий и получить один-два года реального тюремного срока. Черт меня дернул ввязаться во все эти приключения, но моя честь была задета, поэтому обратной дороги нет».

И тут я вспомнил, как распластался гигантский белый живот Марко, покрытый густой растительностью, на пыльных камнях площади, что рассмешило меня, но ненадолго. В камере я находился с ночи. Дежурный офицер был обязан доложить об инциденте в полк, а Прокурор должен был принять оперативное решение по участникам дуэли: казнить или миловать. Кого я боялся увидеть, так это нашего полковника, авторитет которого был между гвардейцами непререкаем, и которого мы почитали наравне с отцом. Меня стало клонить ко сну, я лег на нары и задремал, а очнулся от лязганья открываемой двери, за которой стояли конвоир и мой друг Симоне – высокий, как кипарис, в плаще цвета вороненого крыла.