Вышло так, что я обходил столичные города того мира стороной, поэтому никогда не видел ничего подобного. Что же тогда откроется мне на улице? Йохан за руку потащил меня вниз по лестнице и через вестибюль, работая локтями, наступая на ноги, отмахиваясь от просителей, узнававших его, но в конце концов был вынужден уступить и утонул в толпе с криком: «Друг! Отдохни за нас всех!» Даже меня хватали за рукава и полы сюртука, на всякий случай заглядывали в лицо – а вдруг я тоже чиновник!

Размышляя о том, что для государственных служащих нужно сделать отдельный вход, и дивясь тому, как Йохану прежде удавалось добираться до улицы, я вышел за тяжёлые двери и приготовился вздохнуть, наконец, полной грудью, но и там, на широкой площади, было множество людей. Только вели они себя странно. После вестибюльного гомона меня поразила тишина: я словно вышел в открытое море, покинув бухту с её птичьим базаром. Говорили шёпотом, да и то немногие. Присмотревшись, я заметил, что все стремятся в одно место на самом краю площади у окаймлявшей её аллеи, а потом так же быстро и тихо стараются убраться от него подальше. Чем ближе толпа подносила меня туда, тем явственнее я слышал: «Убили! Троих убили!»

У меня уже были хорошая работа и высокое социальное положение, верные друзья, завидные связи в верхах, я планировал насладиться обеденным перерывом, говоря о котором министр – сам министр! – закатывал глаза. И мне совсем не хотелось, смешавшись с чернью, столкнуться с тем, что в одночасье могло разрушить с таким трудом приобретённый покой. Среди этих людей, одетых просто, а порой и вовсе неряшливо, я вдруг очень тонко осознал, насколько мне повезло и как глупо переживать о покинутом и утраченном.

Толпа подкатывалась к жандармам, которые молча и грозно стояли в три ряда, обнажив сабли и выставив штыки. Никто не смел приблизиться к ним, и, словно прибой, люди откатывались назад, едва завидев этот берег. Перед оцеплением мрачно прохаживался грузный капрал, который время от времени кричал прямо в лица тех, кто не по своей воле оказывался рядом с ним, и те, бледнея, сумасшедшим рывком локтей скрывались в задних рядах. Меня вынесло прямо к нему, но капрал, вопреки моим ожиданиям, не дал волю гневу. Смерив взглядом мой свадебный наряд, он что-то отрывисто крикнул подчинённым, и те в мгновение ока отделили меня от остальных, схватив за руки и угрожающе сверкнув сталью. С большим достоинством капрал отвесил мне поклон, снял перчатки и лично обмахнул ими полы моего сюртука.

– Прекрасный материал, – отчеканил он сердито и высокомерно. – Вы должны быть довольны своим портным, господин секретарь министра. Ни один шов не пострадал. Немного помялся, но это дело поправимое. Вы можете удовлетворить своё законное любопытство немедленно. Не смею препятствовать!

Он взмахнул перчатками, и жандармы расступились, пропуская меня к месту трагедии, где стояли приличные господа и дамы, одетые столь же хорошо, как и я.

Об убитых уже позаботились: они лежали на свежей травке под тонкими молодыми деревьями – два молодых человека и одна девушка. Их юные руки были скрещены на груди. Я смотрел и завидовал этим людям, ведь они уже с честью выполнили свой долг и теперь имеют все права на безмятежное выражение лиц. Они умерли, а мне только предстоит это сделать, и я не хочу, не знаю как.

Молодая дама, стоявшая справа, сказала кому-то: «Вырыватели сердец снова здесь».

Почтенный господин с седыми бакенбардами наклонился ко мне слева, чтобы заметить: «Вырыватели сердец снова здесь. Это значит, что среди нас новенький».