Покидая комнатку, министр извлёк из жилетного кармана золотые часы и, дослушав приятную мелодию до конца, сказал:

– До обеда ещё два полных часа… Клаус, голубчик, проводите нашего доброго друга. Я уверен, для него найдётся работа.

И, пробормотав что-то такое же приличное и изысканное, как и всегда, министр скрылся в одном из ответвлений тёмного коридора.

Как только мы показались на пороге уже знакомого мне присутствия, секретари побросали работу и обступили нас. Клаус громогласно рассказал о случившемся на заседании цензурного комитета, и каждый если не пожал мне руку, то по крайней мере похлопал меня по плечу. Тяжёлая челюсть Клауса озарилась гордой улыбкой, как будто его ученик, в которого верил только он один, добился первого успеха. И действительно, несколько чиновников признали его победителем пари, о сути которого мне никто не удосужился сообщить.

– Гера! – сказал Клаус, пересчитав деньги. – Ты же знаешь, у меня дел по горло. Займись!

– Господа! Господа! – тут же засуетился один из секретарей. – Проследуйте на свои рабочие места! Будьте сознательными гражданами!

Его слова встретили дружным хохотом и колкими шуточками, но мой новый друг не смутился, и его коллеги через минуту действительно разошлись.

– Меня зовут Герхардт. Здравствуйте ещё раз. Выбирайте свободный стол и присаживайтесь. По определённым обстоятельствам, у нас тут пустует с десяток мест, так что вы… Этот? Прямо в центре? Замечательно! Здесь больше всего воздуха, целый бассейн! Итак, у нас ещё два часа до обеда, и вы успеете принести немаленькую пользу! Вот, взгляните, немного ведомостей, нужно подбить баланс, я вам сейчас всё объясню…

Ряды и столбики мне понравились. Они складывались и вычитались сами собою, и мне оставалось только лишь следить за тем, чтобы результат не потерялся при общем учёте. Я весело щёлкал счётами и макал перо в чернильницу. Её чёрные стеклянные бока блестели, а на бумагу ложился красивый выпуклый след, который немножко дрожал, прежде чем высохнуть.

Я начинал понемногу успокаиваться. Так приговорённые к смертной казни не находят себе места лишь первые дни, а затем у них появляются неотложные дела, к ним возвращаются эмоции. И когда я, недолгое время, работал водовозом, сторожа у тюремных ворот рассказывали даже о таких «постояльцах», как они их называли, которые хвастались палачам, разуваясь у эшафота, что в последние месяцы своей жизни испытали недюжинный умственный и духовный рост. Со стыдом вынужден признаться, что страх смерти и радость от того, что я ещё не умер, начисто вытеснили из моей головы мысль о Мари. Душа моя непрерывно скорбела и плакала по своей возлюбленной, забившись в какой-то дальний уголок моего существа, и я её почти не слышал.

– Эй, старичок! – раздалось у моего уха, когда до обеда оставалась ещё добрая четверть часа. – Разогни спину, дай глазам отдохнуть!

Я с наслаждением последовал этому совету и увидел перед собой смеющегося коллегу, который был так же молод, как и я.

– Перед едой нужно подышать воздухом, согласен? Составишь мне компанию? У меня и табачок припасён!

– Но я…

– Что, не захватил с собой трубочку? Собрался к алтарю и не положил в кармашек самое ценное? Ничего страшного, старичок! Заскочим в лавчонку и быстренько сварганим тебе самую лучшую! Рассчитаешься с первого жалования!

– Но как же, ведь ещё…

– Не бери в голову! Никто не обратит на нас никакого внимания! Проверено!

Было приятно встать и размять ноги. Давно я не занимался бумажной работой… Мы прошли мимо других секретарей. Только один из них неодобрительно покачал нам вслед головой и прожужжал что-то про необязательную молодёжь, которая отправляется обедать на четверть часа раньше положенного.