Громов поднял на нее взгляд резко. Эмма, по прежнему наклонив голову вбок, поиграла бровями. Будто брала на слабо. И черт бы с ней, но журналистика была ему нужна.

Эмма выиграла.

– Где?

Купер просияла. Довольно кивнула, взяла скучающую подругу под руку и ответила уже через плечо:

– Андреев скинет тебе адрес. – Игриво помахала Эмма пальчиками, наклонилась к Алисе.– Как думаешь, он девственник? – громким шепотом поинтересовалась она.

У Гриши все внутри собралось в точку. Манипуляторша.

Алиса брезгливо фыркнула, не удостоила вопрос ответом. Закатила глаза и увела разговор в другое русло под смех Эммы.

Громов захлопнул учебник. Настроение пропало.

Но… всего год. Не так долго.

Гриша запахнул пальто, перешел по мосту канал Грибоедова. Он бы на пару часов завис сейчас в Доме Книги, а не вот это все, но тот давно был закрыт. Прошла всего неделя учебы, а Барсы уже завались в клуб. Для распределения тем проектов, как же. В двенадцатом часу ночи под текилой – самое то.

Гриша шел, курил и мазал пальцами по шершавым фасадам зданий. Не мог взять в толк, почему Андреев поддержал идею. Ладно, Лукьянова – московская принцесса перевелась из столичного лицея из-за скандала с семьей, в который Громов не хотел вникать, но Андрей… они ходили на волейбол и устраивали марафоны по просмотру Звездных войн – вот что они делали. Не клеили девочек в клубе.

Гриша иногда задумывался, ущербный ли – разумеется. В том, что даже после восемнадцати думает об учебе и построении собственного будущего. Романтики хотелось, но как-то отдаленно. Не было еще человека, который его зацепил бы настолько, чтобы в него захотелось вкладываться. По-настоящему. Не потому что принято дарить цветы и ухаживать, лишь бы затащить в постель. А так, чтобы Грише хотелось это делать. Пока на горизонте подобных девушек не было. Тех, кого хотелось бы узнать. Глубоко. Страстно. С отдачей. Громов считал себя ущербным из-за того, что на меньшее размениваться не хотел, но иначе не мог, поэтому смирился.

Взгляд упал на шпили Спаса на крови. Гриша всегда любил Питер. Он здесь родился, но до сих пор его порой принимали за туриста, когда он фотографировал особенно удачно подсвеченные барельефы, закаты и дождь за окном кофейни. Но иначе не мог. Было слишком красиво.

Когда Громову было шесть, они с сестрой на год переехали в Мурманск, затем вернулись. После этой поездки любовь к Северу у Гриши только возросла.

Гриша любил Петербург не наивно и вдохновенно, как приезжие: он видел Питер и страшным, и грязным, но любил город за то, что даже со дна жизни здесь можно было увидеть красоту. Даже живя на окраине, нырнуть в метро и через полчаса почувствовать себя царем в соответствующих интерьерах Эрмитажа, куда по школьному билету все еще ходил бесплатно. Он любил красоту мозаичных шпилей собора, светотени в стеклянном шаре Дома Книги, уличных музыкантов, даже надоедающих ростовых коней. Которые в свое время, как и проклятые продавцы чая, смешно, но его – коренного петербуржца! – развели на кругленькую сумму.

Свернув согласно навигатору во дворы возле Конюшенной площади, Громов к удивлению для себя понял, что ни разу здесь не был. Разветвленные сосуды проходов и кубышки колодцев дворов привели его в открытое пространство, заполненное народом.

Группки подростков, разбросанных по двору, не обращали внимания на шпили Спаса на Крови над крышами, а распивали компаниями крепкие напитки, чтобы не платить сверх цены в клубе. Гриша не понимал, почему отличается: он был с ними одного возраста! Но уже чувствовал себя ворчащим, разваливающимся стариком, когда подошел к нужному входу.