От красивой обертки осталась писклявая болтовня ни о чем и злость к красивым изнутри людям, как Лиза. В этот момент Громов понял, что она станет его проблемой. Потому что девочка, возомнившая себя Байкалом, оказалась лужей. Злой и кишащей червями под зеркальной гладью серых глаз.

И по несчастному стечению обстоятельств лужу с Лохнесским чудовищем в недрах заинтересовал именно он.

– Оу, ладно… – Вероника изумленно кашлянула, но затем собралась и улыбнулась ободряюще. – Давайте тогда, когда мероприятие закончится, посидим в китайском ресторанчике тут рядом? Ты в десятом, Лиз? Тоже уроки должны не поздно закончиться, первый день все-таки. А раз классы маленькие, нам надо дружить. Да, мальчики? – Лукьянова улыбнулась Грише и подмигнула Андрееву.

Все согласились. Разноцветная толпа начала вливаться в открытые двери, шум усилился, новые знакомые отмахнулись от инцидента и начали узнавать друг друга ближе. Гриша болтал, разглядывал разрисованные вручную стены холла первого этажа, поделки из глины на столах, картины, но никак не мог отделаться от ощущения грядущих проблем.

Время покажет, что он был прав.

Что имена неприятных одноклассников, с которыми ему предстояло проучиться всего год, не останутся просто именами в школьном альбоме. Барс, Алиса и чертова Э м м а.

Время покажет, что в итоге они будут иметь значение. Если не в жизни Громова, то в деле об убийстве.

Потому что спустя несколько дней после выпускного тело Арсения Барса найдут на заднем дворе школы.

Не его – их. Останки тела в двух чемоданах от Луи Витон.

Громов не будет сомневаться. Он будет знать: упаковала туда их именно она. Чертова. Эмма. Купер.

Первую неделю Громов знакомился с системой обучения. В Вальдорфской школе до восьмого класса не ставили оценки, в третьем ученики писали перьевыми ручками и в тетрадях с чистыми, не разлинованными листами для постановки почерка. В школе был обязательным для всех труд, где дети работали с деревом, медью и глиной; рукоделие, где учились шить, вязать, валять из шерсти, даже ткать. Черчение, изо, поэтика – были нормой здесь. Гриша жалел, что не попал в эту школу раньше.

Здесь к творчеству относились как к вездесущей жизненной энергии, Громов был уверен: тут бы не стали топить его рассказы в унитазе, как в четвертом классе. Но несмотря на то, что Гриша пришел сюда лишь после выпуска, было интересно. Они ходили на уроки к младшим классам: Громов осознал, что не только разбирается в литературе, но может интересно о ней рассказать, вести конструктивный диалог с учениками. Даже у пятиклассников здесь было свое, особенное мнение.

Одноклассники, привыкшие к здешним порядкам, его энтузиазма не разделяли, но между проблесками пофигизма тоже участвовали в школьной жизни. Гриша помнил впечатляющую лекцию от Барсов для пятого класса о важности спорта. Многие после этого записались на отбор в команду гимнастики и хоккея.

Вероника, как и Гриша, привыкала к атмосфере, но быстро разобралась, что к чему. Ее интересовали уроки труда и рукоделия – девушка из высшего общества, оказывается, не боялась запачкать руки. Вызвалась помогать старшим классам разработать и создать своими руками декорации для кукольного спектакля. На деле доказывала, что у нее есть вкус.

Андреев разбирался, кажется, во всем. Его любили дети, парень вписывался в любые инициативы.

Гриша понимал: если у тебя есть хоть капля мозгов и инициативы, учеба в Вальдорфской школе сможет стать настоящим праздником жизни.

Именно поэтому Эмма Купер сюда не вписывалась.

– Эмма, привет! – Гриша отвлекся от учебника, когда к Купер с Алисой Барс на другом конце холла подошли две девочки шестиклассницы. – Мне сказали, ты можешь помочь разобрать ноты оркестра для праздника конца четверти. Когда тебе будет удобно?