– Э, дак тебя тоже раскулачивать пора.

– Ну ты это, того, скажешь тоже…

– Ладно, Митяй, мне ещё воду греть, детей мыть, постираться, пока светло. Бывай.

– Я потом зайду ещё?

– Да что ноги-то бить? Уезжаю я, как медведя завалите. Уполномоченный за детьми своими везёт смотреть, грамоте хочет их учить.

– Грамоте – это хорошо. Я ведь тоже учился, ты не думай. Пять классов кончил. Ну и это… недалеко же. Полдня пути всего. Я могу, когда выходной. Делов-то, встал на лыжи и пошёл. Я быстрый.

– Ладно, поживём – увидим. Давай, Митяй, бывай здоров.

***

Весь день Вань Степ готовил конюшню к встрече дорогого гостя. Три щита из досок заставил сколотить, с прорехами под винтовку. Два по бокам от входа поставил, за них близнецов-здоровяков Геня и Веня определил. Один щит прямо, за ним сам встал и Митяя с собой взял. Лошадей вернули, накормили, навоз за ними не выносили, только поближе к выходу его Вань Степ подгрёб. На вечерней зорьке расставил стрелков. Егора с Ильёй в стожок запрятал. Боровко и коменданта отправил на крышу, лестницу за ними убрал. Прошёл сосновой лапой, где натоптано было. Велел всем молчать, как умерли, пока стрелять не начнут или сам не позовёт.

– Слышь, Егор, ты медведя живьём видел когда-нибудь? – Прошептал Илья.

– Не-а.

– И я не видел. Говорят, он огроменный, с быка будет.

– Говорят – кур доят.

– Эх, пропадём мы тут. Жрать нечего, холод, темно всё время. Да ещё медведь этот… Надо было на пересылке бежать осенью. Говорили мне, дураку.

– Чего ж не убежал.

– Хрен знает. Мать с отцом жалко было, сеструху…

– Дак вот же.

– Эй! Там, в стогу! Отставить разговорчики! – Закричал Вежев с крыши.

– Чёрт ушастый, – прошептал Илья и замолчал.

Стемнело. Где-то стукнула дверь, видать до ветру вышел отчаянный или покурить. Посёлок потихоньку засыпал, только всхрапывали в конюшне кони да позёмка мелко секла ледяной крупкой по замёрзшей соломе.

Мороз забирал. Пока не до кости, всё же сено, да и валенки на овечий носок грели. Однако до утра пролежать без движения хорошего мало. «Марток, надевай сто порток» – поговорка бабы Веры, царствие небесное, вечный покой. От холода Егор начал задрёмывать, Илья тоже засопел. Надо было придумать, как не уснуть. Нарочно стал мечтать о Настёне. Вспомнил, как прижалась к нему давеча всем телом, аж жарко стало в животе. Взял губами соломинку, начал жевать.

Кабы знал Егорка, что у коми лучшая защита от колдуна – соломинку пожевать – сгрыз бы весь стог, чтобы только не слышать, как заорала баба в посёлке: «Убили-и-и! Убили-и-и!»

– Ну, началось в колхозе утро, – тихонько прошептал Илья, – кого там убили ещё? Вылазим, штоль?

– Погоди, команды не было.

– Да что ждать-то? Слышь, стрелки повылазили.

И точно, мимо стога пробежали. Слышно было, как Вежев крикнул:

– Митяй, глянь, кто там кого опять убил. – И выругался в три этажа.

А убили повариху, что с конторы шла, несла грязную посуду. Пустой помятый котелок, клочья ватника, застывшая кровь на снегу, да откушенная, как бритвой срезанная, кисть руки в рукавице, – вот и всё, что осталось от глухонемой.

– Это что же, – стоял над кровяным пятном растерянный Вежев. – По одному теперь будет таскать?

– Чур-юр, чур-юр! Сир пинь горш ад! – Приговаривал вполголоса охотник, разглядывая руку в рукавице.

– Что он там бормочет? – Спросил Боровко у Митяя.

– Ну это… вроде как ругательство или если проклясть кого хочешь. Щучьи зубы тебе в горло. Ерунда, в общем.

– Ерунда?! Он мне сейчас своими зубами подавится, – ринулся было к охотнику Вежев.

Боровко поймал его за рукав, резко повернул к себе.

– Ну-ка давай, охолонись. – И дальше, обращаясь к охотнику, – Эй, Степан, как там тебя, Вань Степ!