У окна игра закончилась взрывами смеха. В двери снова заскрежетал замок.

– Я пойду, – испуганно сказал Плоткин и порскнул к своему месту у двери.

С необычным для пожилого человека проворством он взобрался на верхние нары и бросал оттуда испуганные взоры.

Дверь отворилась, и в камеру вошло три человека. Впереди шёл мужчина лет тридцати с прыгающей на лице наглой улыбкой. У него были вьющиеся тёмно-русые волосы, чёрные глаза, – одним словом, красавчик. Несколько человек карточных игроков бросились к нему, он метнул им навстречу снятую шапку, которую они ловко поймали; стряхнул двум другим на руки свой бушлат, ещё один, упав перед ним на пол, снял с него валенки.

– У нас пополнение?! – воскликнул красавчик, подошёл к Сашке и с той же наглой улыбкой уставился на него.

– Вы что-то хотели? – спросил Сашка.

– Нет, ничего, – ответил наглец, вскинув голову и не переставая отвратительно улыбаться, – просто желаю познакомиться: Вася, Вася Макарчук.

– Очень хорошо, – холодно сказал Майер.

– Ну-ну, – сказал Васька, повернулся и вразвалку отправился на своё место.

– Вася! Он тебя не уважает, – сказал смазливый блондинчик.

– Мне, Казачок, его уважение глубоко до фонаря, – ответил Вася, валясь на лежанку. – Вот будет ли ему до фонаря, если я его не стану уважать?!

Белокурый Казачок осклабился:

– Ох, не будет, Вася! Не будет ему до фонаря. Плакать будет, что ты его не уважаешь.

– Ты думаешь?

– Уверен! Покушаешь чего-нибудь, Вася?

– Не хочется. О-о-ох, О-о-ох! – завыл вдруг Макарчук.

– Что, Вася?!

– О-о-ох, товарищи родные! Карл Маркс умер! Фридрих Энгельс умер! Владимир Ильич Ленин умер! И мне что-то нездоровится.

Компания подобострастно засмеялась.

Вася резко оборвал вой, взметнулся из положения лёжа, и мигом оказался сидящим по-турецки:

– Ну что, Казачок, сыграем?

– Мне уж и играть не на что.

– Говори быстрей, что ставишь!

– Портянки.

– На хрена мне твои вонючие портянки!

– Так больше нечего…

– Ладно, ты ведь знаешь, что я добрый. Давай на портянки.

Макарчук запел отмерзительно-похабную песню «В эту тёмную ночь…», и игра началась.

Между тем Сашка с Ройзманом нашли свободное место. Майер вскарабкался на верхние нары, а Ройзман разместился под ним.

Утомлённый дорóгой Сашка, не снимая пиджака и укрывшись ватником, быстро заснул. Ему снилась Эльза, её грудь и присосавшийся к ней младенец. Он не знал, почему в последние дни ему снится только Эльза, и совсем не снится Алиса. Он даже согласился бы, что это нехорошо, но разве люди могут управлять своими снами? Сон был счастливым. Он проснулся, чувствуя, что улыбается.

В камере горел свет. В углу за дощатой загородкой Казачок мочился в парашу. Из неё по комнате разливалась густая вонь.

Уголовники

В восемь часов барак вывели на ужин в столовую. Стояла глубокая ночь, по всей территории лагеря горели фонари.

Столовой был длинный барак. Вдоль стен тянулись ряды столов, за ними была раздаточная, а за раздаточной, наверное, кухня.

На первое был жидкий суп, на второе ложка пшенной каши и две крепко солёных маленьких рыбёшек. Пища не насыщала. Назад Майер шёл голодным.

Плоткин на идиш рассказывал Ройзману о Ваське Макарчуке. Васька был матёрым бандитом. Нынешняя ходка была для него четвёртой: он мотал двадцатилетний срок за вооружённое ограбление кассы и убийство кассира. Он сколотил вокруг себя целую банду, которая держит в страхе всю камеру, а может и весь барак.

– Он бесстрашный, наглый, жестокий и мстительный. Боюсь, Александр, он не простит вам невежливого отношения к своему лицу. Учитывайте, что этот человек не умеет терпеть сопротивление. Если будете бороться с ним, он может убивать вас ножиком.