– Ох, и захлопоталась я тут с вами, а меня птички ждут… – выбежала прочь, пташкой-певуньей выпорхнула навстречу утреннему солнышку.

Изумленная Анна посмотрела на монаха, не проронившего ни слова за все это время. Феодор пробасил успокаивающе:

– Спроси ее сейчас, поди-ка и не вспомнит свою песенку. Неведомо нам, чаво они видят и чувствуют… Истинно Божьи дети. А ты, матушка, не пужайся – все cладится.

Девочка между тем выпустила из ротика сосок – наелась. Глядела на Анну синью своих глазенок, уже успела высвободить ручку, затихла… и снова заулыбалась. Анна почувствовала мокрое тепло на ладошке.

– Молодец, все дела сделала? – беззубый ротик снова расплылся в улыбке, – меня врасплох не застанешь. Знаю я вас, умельцев! – она заново перепеленала ребенка.

– Теперь и домой можно. Поможешь нам, Федор?

Сохраняя молчание, дворник-монах помог собраться, взял сумку, готовый следовать за матушкой.

24 марта 1889 года Васильевский остров

Дом Свешниковых на 8-й линии

День разгулялся солнечный, сверкающие поутру льдинки переливались прозрачными лужицами, по дну канавок зажурчали веселые ручейки, в голубой высокой сини неба появились первые барашки пушистых легких вестников лета. Аннушка застелила стол нарядной скатертью в синюю клетку, в центре отдыхал на резной доске пирог с рыбой, стопки фарфоровых тарелочек стояли на краю стола, ожидая гостей. Самовар попыхивал ароматным чаем, варенье аппетитно розовело в вазочках. Оглядев всю эту красоту, Анна осталась вполне довольной. В нетерпении она глянула в окно: послышался колокольный перезвон. «Сейчас птиц будут выпускать» Из окна их комнаты была видна Благовещенская церковь, и матушка любила смотреть на сверкающие в солнечных лучах купола.

Она представила, как в этот момент по команде настоятеля детишки открыли клетки… И тут с церковного двора взмыла ввысь стая выпущенных на волю пташек. Сделав благодарственный круг над церковными куполами, птицы разлетелись в разные стороны, только небольшая стайка голубей продолжала кружить над колокольней. То ли от праздничного трезвона, то ли от радости, взыгравшей в сердце матери, проснулись малыши: Егорушка, покряхтывая, силился высвободить ручки, а Симушка вертела головкой, высматривая, откуда льется яркий свет.

– Тесновато вам вдвоем, – Анна качнула люльку, ее взгляд остановился на синеглазой малышке. Тревожные мысли вновь и вновь возвращались, стоило ей только посмотреть в эти синие глаза.

Вечером, когда все дневные дела были улажены, батюшка заметил, что обычно приветливая и ласковая жена молчалива и отводит взор.

– Аннушка, родная, что тебя смущает, ты не хочешь кормить эту несчастную? – как можно спокойнее начал он разговор.

– Нет, не в этом дело, – жена повернулась к нему спиной, делая вид, что прибирает на столе.

– Прошу тебя, присядь, давай поговорим. – Она покорно села на краешек стула.

– Скажи, что так расстроило тебя? – он взял ее за руку, нежно перебирая пальцы.

Анна отстранилась, высвободив руку, закрыла лицо ладонями и тихо заплакала.

– Боже мой, Анна, что случилось, почему ты плачешь? – он растерялся: неужели чужой ребенок настолько в тягость?

– Батюшка, скажи, ты имеешь отношение к этому ребенку?

– Что? – он был ошеломлен. – Как ты могла такое даже просто подумать?

– Николушка, прости, я не знаю, что это на меня нашло… – Анна бросилась в ноги к мужу.

Он обнял ее, усадил рядом, поцеловал в заплаканные глаза.

– Глупенькая, я так тебя люблю. – Они помолчали, успокаиваясь.

– Николенька, а что ты решил с девочкой? Ты когда ушел, блаженная такие странные вещи говорила, велела дочку научить узелки завязывать и еще что-то про ниточку… Я ничего не поняла… Она, как назвала девочку твоей дочкой, так я… – она опустила глаза. И тут же встрепенулась: