– Подобный вопрос может настроить его против меня.

– Найди способы этого избежать.

Так Арунидис и встретился с Кенларом. Один – безродный послушник, второй – богатый нобиль. Хотя оба они и были сиротами, их разделяла пропасть.

Арунидис дожидался Кенлара у причала под Длинным мостом. Они представились друг другу, обменялись несколькими учтивыми фразами и Арунидис провел своего гостя в Цитадель – через один из боковых входов, со стороны внутреннего дворика и сада.

Юноша понравился ему чуть ли не с первого взгляда, хотя Арунидис вовсе не считал себя доверчивым и чувствительным. Вежливый, серьезный, спокойный, уверенный в себе, хоть и исполненный печали. И лицо у него было… приятное. Наверное, даже красивое. Когда они спустились на нижний уровень, где располагались тюремные камеры, Арунидис решил, не откладывая, выполнить инструкции, данные ему Эриджио.

– Я слышал, что вы приложили руку к убийству родственника Антаньо Галиччи.

Арунидис покраснел. Ему было неловко произносить эти слова. Тем более человеку, который ему понравился.

– Слышали? И от кого же?

– У нас многие так считают.

Например, сам Понтифик и Великий инквизитор.

– Я не убивал Эрмосо Галиччи и не нанимал убийц, – раздельно, отчеканивая каждое слово, выговорил юноша, уперев в Арунидиса твердый взгляд серо-стальных глаз.

– Разве вы могли ответить иначе?

– Я сказал правду. – Кенлар Бьоргстром свел к переносице брови, глаза его посветлели, что заметно было даже при свете масляных ламп, взгляд сделался жестким и пронзительно холодным. – Не стоит играть со мной в подобные игры.

«А в какие стоит?»

Арунидис изобразил виноватую улыбку и чуть склонил голову, прося прощения за оскорбительную дерзость. Однако он понял, что хотел от него Эриджио – Арунидис чувствовал, что юноша не соврал. Не соврал, но скрыл, выдав лишь безопасную для себя часть правды. Приятный молодой человек, которого попросил сопровождать Понтифик и Великий инквизитор, вовсе не был безобидным. Ровно наоборот.

Они шли по коридору, бок о бок, сдавливаемые сырыми каменными стенами. Их тени метались, оказываясь то спереди, то с боков, то сзади. Гулкое эхо шагов разносилось по пустым переходам. Арунидис остановился, указывая на одну из ряда тяжелых, обитых железными полосами дверей с наружными засовами.

– Мы на месте.

Он открыл металлическую створку маленького окошка, проделанного в двери на уровне глаз. Через это окошко заключенным подавали еду и питье. Держа одной рукой масляную лампу, Арунидис заглянул внутрь камеры, разглядев в дальнем углу старый соломенный тюфяк и лежавшую на нем фигуру.

– Госпожа Гиата! – позвал Кенлар Бьоргстром, вставая рядом.

Услышав, что ее зовут, Гиата Галиччи пошевелилась, медленно повернулась в их сторону и села. На ней было груботканое серое рубище – одежда, полагавшаяся всем узникам. Юноша позвал ее еще несколько раз. Она встала, вцепившись пальцами в выщерблины каменной кладки, и, хромая, подошла к двери. Было видно, что движения давались женщине с трудом и вызывали боль. Она прислонилась к окошку лицом, изможденным и исхудавшим. Ее губы пересохли и потрескались, глаза покраснели и запали. Но они не были равнодушными и безжизненными – в них горел горячечный, лихорадочный огонь.

– Кенлар, – хрипло и неуверенно прошептала она. – Как? Как тебе удалось?

– Понтифик и Великий инквизитор сделал исключение и пропустил меня к вам. Наверное, он чувствует себя… немного виноватым перед вами. Немного.

Еретичка рассмеялась – зло и едко, с нотками безумия. Оборвав смех, она разразилась в адрес Эриджио ругательствами – самыми грязными, которые, очевидно, только могла измыслить. Потом она немного успокоилась и горячо забормотала: