Свинцовым лезвием кровавых жестов
Врывается небо сквозь злые, заброшенные стоны подземелья
Тоска от обездоленности в цветах запыленных
софитов,
Терзает страх, в котором ты угрюмо-безнадежный страж гранитных коробов из пыток власти над страждущим счастья.
Страж власти йотунского морока ведет беспрестанно поиск обезболивающей таблетки, чтобы себя улучшить, расширить дабы совершить попытку свирепостью страстей поглотить бытие, развертывающееся в-самом-себе. То, что ты есть, уже совершенно в полной структуре рунической тайны, хранящейся в Божественной монаде – в безупречности, одновременно со всем связанной и одновременно ограниченной от всего.
Обнаружив целостность, ты видишь реализованность миража в контексте того, что ты считал до этого момента реальностью. Ты пользуешься тем, что тебе дано без автора. Нет того художника-сценариста, кто рисует твою жизнь, ты возникаешь как картина из общего творения агонии саможертвы Одина. Ты наблюдаешь мираж нитей оков призраков, но и сам наблюдатель тоже мираж.
Бранился, томился, извился над пламенем тлеющих талых изгибов ветвей без Корней,
Устал, удалился, веревкой дивился
И вечности выдал раздолье из томных отчаянных крыльев бездолья петлей омрачений над взмахом иссохше-понурой волны,
Резвился от страха над прахом безжалостного рева колесницы судьбы,
Искупался в напасти за гордость и страсти от гибели в немощи владений пред погребальной ладьей – неискупленный вой за ожидание химеры из пепла обретений.
Спонтанный смех разверзнутой бездны раскроет Бытие за заревом из масок смерти.
И в сумерках визга разрыва излюбленной вопли к причуде из владельца вожделений спекуляций недо-бытия тебя
Раскроется око пронзенного Бога над пропастью отсутствия того, кто жадно кромсал феномен вне-себя из амальгам брожений эстетизации бесплотного призрака в шипах смертного сна
Раскроется в природе чистого прозрачного зерна, ноуменального истока тотальности одиночества Неистово-яростного свирепого странника из мглы в ничтойную пучину парадоксального манифеста из-себя-в-себе творя агонию истязания беспомощно-невыносимого ужаса трансцеденции экстатического безумия истины Бога-отца.
Вертело веры есть твоя Опора в недо-я нектара змеиного яда, вера в концепцию конвоя68 резюмирует бой бахвальной слюны беспощадного воя. Мудрость безумства Вотана есть бытие само в себе – осознание-сознание-творение из квантовой суперпозиции бездны очаровывающей (ничтойная пучина) во Вселенском узоре сущего.
И ты есть То, что есть Он, вечно исступленно-беспокойный Вождь кроваво-бессмертной игры, заведенной Мимира детьми.
Все эти процессы происходят, потому что даже когда появляется представление о ком-то с «двумя» головами, тем не менее непрерывность я разрывается, развертывается бездна, зияющий простор для рождения и воплощения духа в тебе. Как потерявшийся ребенок, увидевший отца, ум возвращается к своему молчанию, которое есть благо.
Ты включен в жизнь вечности, извергающуюся из бездны Гиннунгагап (ginn – околдовывать, обманывать, накладывать чары) зияющей, скрывающейся и манящей, жизнь, из Себя осознающая-сознающая-творящая, заблудшая в безликой пустоте и будоражащая бремени мосты на древе вселенской космогонии мира и войны: «Равновысокий отвечает: «Тот ясень больше и прекраснее всех деревьев. Сучья его простерты над миром и поднимаются выше неба. Три корня поддерживают дерево, и далеко расходятся эти корни. Один корень – у асов, другой – у инеистых великанов, там, где прежде была Мировая Бездна. Третий же тянется к Нифльхейму, и под этим корнем-поток Кипящий Котел, и снизу подгрызает этот корень дракон Нидхегг. А под тем корнем, что протянулся к инеистым великанам, – источник Мимира, в котором сокрыты знание и мудрость. Мимиром зовут владетеля этого источника. Он исполнен мудрости, оттого что пьет воду этого источника из рога Гьяллархорн».