из меда мудреца,
Вернувшись из сна в лоно единого Ока возлюбленного Божества в пылающей лаве страсти изумленного от неистовой пощады одержимости наивысшим
счастьем прохлады копья от ухмылки голограммы космогонии огня.
Мечты сольются в прах пред мелодией ритма извечной песни Бытия, где танец есть проявленность неизреченного и эхом жизнь чарует нерожденного.
Ты есть тотальность бытия в триедином проявлении Божества: осознание Один (дыхание жизни, душа) – Вилли, воля, потенциальность (сознание, Логос) – священный, Ве (проявление Божественного, манифестация сокрытого в вечности), а не подмена владельца недо-Я вымышленной мозаикой личностного присвоения сущего. Но даже эта тотальность ограничена, потому что она названа. А то, что названо, уже ограничено.
Истязание Божества в акте творения есть манифестация Сущего во множественности. Это самосознание Бога, а не персоны и на него наложены индивидуальные качества (монады). Бог может знать себя только внутри индивидуального сознания. Каждое отражение – модус самосозерцания Бога. Логос не отделен от Абсолюта, это его Воля (Вилли), первичный импульс проявления – осознающее Бытие Самое себя в высшем триединстве.
«Это точка в нас, которой НЕТ, но которая центральнее, важнее и весомее, чем все, что есть, – говорит Джемаль. – Она и есть субъект». Это РОЖДЕНИЕ СУБЪЕКТА. «В нас есть частица Божьего Духа, та частица, которая вложена творцом в Адама, чтобы он эту частицу нетождественности унес с собой в бушующее море бытия и там бы бросил бытию вызов, исходя из противостояния сознания как частицы Духа Божьего и антисознания».66
Пред кем ты выслуживаешь, претворяя цепь в услужливость?
Иль чужим оброком прислуживаешь Року, не ведая законов предвечного источника судьбы?
Приобретая облыжно дух воинственного Логоса, ты лишь обслуга генератора лживо-буржуазного хохота. Приобретая дух, ты мертво-блаженным призракам роешь могилы для вымышленной жизни святого глупца, поправшего сущее владением бытия: «потерянность есть универсальная ситуация субъективного духа»67. Миражи пляшут пред миражами плясками маскарада рьяных покойников за звание на холме кургана призвания.
Осознание тьмы не удел того, кто поет мелодию тени тюрьмы.
Призрак смутной стражи власти
Догорая, пламенея в венах цепенея, в страсти пронзенного сердца углем испаряясь, погибели от меча Игга тот достоин, кто вертит благом на капищах суррогата из гуманно-титанических вожделений власти над сакральным золотом Кольца Всеотца (Драупнир – золотое кольцо, обладающее способностью к самоумножению, и: каждую девятую ночь из Драупнира «капает» восемь новых колец, каждое того же размера и веса, что и оригинал, опоясавшись которыми в виде пояса, достигается неуязвимость; символ бессмертия души в непрерывной фрактальности семени Божества)).
Взволнованно-мятежная ночь, дрожь по телу от костра судьбы, восходит рассвет – просыпается он, прожорливый йотун, страждущий захвата солнца и луны от жажды власти над бренным стоном бытия изнеможенной кажимости себя.
Бог не ищет смыслы, жадно выдавая сонмы мыслей, грез, охвата пылкого медового горения,
за песней бытия рождая мертвый стон погибшего зияния за бездной,
Цепляя за струны взрыва обломков от сбруи зеркал,
Ваяет за заревом тьмы накал обреченной погибели воителя нарядов истлевших холмов могильных
воззваний причал,
Ваяет за уставшим пепелищем стон сквозь око,
дарованное в жертву самому себе в источнике
начал
Во имя шепота в вечности неистовых надрезов тайн невозмутимой бесконечности от скрежета копья в кровавой пытке возвращения Себя.
Бунтуй, взрывай, бушуй, как ветер струнами сметает прах теней над пропастью танцующих костей.