После жертвы Одина осталась только вечная жизнь в обнаженном существовании. Вечная жизнь в самом себе, в Тотальности Бытия.

Коль счел себя владельцем, будь добр и радостен быть хранителем цепей владений.

Считая должным следовать желаниям, ты множишь горе и страданье, не получить тебе милости Одина, коль ты не знаешь истины дыханья и преданности Высшему Сознанию. Прося и множа исполненья вожделений, ты ублажаешь Волка, не ведая слюны своей, струящейся из горла в надежде на спасенье

Но если ты прозреешь, то ослепни57, отдайся воле Всеотца, тогда останется и рок, и воля долга за пределами того, кто был в оковах гнета проглоченного солнца.

Исступленное безумие кровавой жертвы

Безжалостная Мудрость раскрывает измолотое болью смерти чрево

В бессильном вое песнь о беспощадности Орлога,

В бессилье крика Бога тайна шепчет обнаженье обреченного на вечный зов и стон от непрерывности кипящего покоя,

Где в схватке с роком вечный пир и радость внемлет беспредельности блаженству игр Творенья Бога.

Воображаемый контролер Существования тревожным взором вновь и вновь гордится помыслами карательного стража дыханья Бога, влача путь вне-себя императивом карикатур за воинственным рабством аффектов и удовлетворения печалей гулкого гудения желудка с подсчетом плодов ложных деяний для получения награды за горластую отраву.

Разрыв в безжалостной дыре растопчет осознанием того, кем ты доселе себя нарекал, кого ты бережно хранил и россыпью могил из медалей сберегал, кого ты в истину войны и света болью наряжал, кого ты неизбежно оболгал, когда игра детей Мимира звуком (сознание, уста Бога) от стенанья Божества вступила на тропу изгнания бессилия над роком предвечного Орлога.

И в разделенности страданья глупец томим любовью к знанию стяжанья, однако не познает он себя – хранима тайна вечности истока бытия. Ты узнаешь свою природу, познав ее в незнании и тут же встретишь Бога, но мысль ворвется пламенем дракона с тревожным стоном: «Ищи Бога»58. Выходец бездны, драконом сраженный, копьями, стрелами, ядом змеи пораженный – влечет тебя берег, доспех не имеющий, но страх крюками острыми уводит вдаль от зияющей пропасти. Битва кровавая казни злосчастного плена сияет над живо-мертвом облике владычицы миров, где погребенье и рождение лишь пламя обреченных, где облик времени железными стрелами рождает форму, обманом раскалывая небо на блестяще-поблекшем солнце.

Постигший знаки в жертве истязанья, узнает то, что не рождалось и не погибало, лишь пред бездною в радости славно созерцало без начала и погибели «битвы избегающего».

Последний вздох пред пребыванием нагромождения праха в могиле бездны охватит дрожью, холодом и жаром как неминуемый захват рокового меча, сгубившего ветвь пред вечным счастьем в чертогах Гимле, а после вновь заколосится древо из вечного источника, питающего чрево.

Сиянием бессмертного нектара пропоешь в агонии мерцания любви,

Одержимости пощады треплешь изморозь отваги, в страхе терзая продрогшие руки свирели войны,