Услышав тихий зов в глубинах вод источника
за горизонтом грубых механизмов,
Трусливый раб рождает деспота из благости
за лестью из софизмов
Покорно к бедствию клеймен врагами головы (языки),
Где разделились двое в полотне единого узора на месть и вой из силлогизма быть имущим
над провидением ткачих неотвратимости закона.
Ненасытное желание изуверств над мудростью стало языком алгоритма дигитального присутствия, язык стал домом слуг из безжизненно-застывших мук над пропастью конструктора из техники мышления строгой модальности – цифровизации людей-машин реальности. Высокомерный интеллект Недо-машины логически сужает и пытается контролировать котел, не выходя за его пределы. Оскверненный собою, жадно в резне бесперебойного высокопарного воя, строишь холмы и ограды от боя, где смертью ты попран в надежде отмерить себе кусок добычи из священного семени бессмертной воли (сознание). Высокопарный вой – мертв. Слово бытия слагает верный (мудрый) меду из клюва орла, где слог внимает истине за свободой, которая не нуждается в свободе, обретая деяние в не-деянии, в отсутствии того, кто притязает на действие и слово.
Не отречешься от торгующего «доступно-постижимого бога» продажных убеждений сироты за обладание горбом на чирьях из скрежета голодных зубов – в невежестве купить мрачную комедию нужды, где имя бога есть Привычка дорого блестеть50, а смысл Бога – подать за продажные гроши из лживых притязаний говорящих мертвецов в нагромождении титанов за купцом, торгующим повозкой (повозка – тело, инертная материя; кучер – управляющее начало воли разума; лошадь – движимая сила крови) с пугливо-напыщенным клеймом.
Руны стали алгоритмом, а не ритмом бытия, от голода дрожит льстивый подменник огня. Алгоритмом звериной пытки титанической нищеты, где блудный ум, захваченный испорченным и развращенным врагом, желает тайной овладеть, чтоб в корысти и обжорстве преуспеть.
(«Речи Высокого», строфа 20)
Утроба глупца нищетой промозгла от запаха добычи для голодной утробы и ненасытный не сделается сытым, на погибель себя обречет во имя власти вероломных и скупых желаний, от которых подлость расцветает на губах голодных и иссохше-злых ногах, не знающих дороги. Жадность захватит и под ее скудным гнетом обрекает глупец себя на скупость, собирая по свету ошметки из материальной приправы к духовно-тюремному гнету. Все больше, больше вожделея, приюты собирает из убранств, выхватывая сласть добычи, вновь оборачивается в камень мерзлой хвори обездолья в шипении голодных обличий.
(«Речи Высокого», строфа 21)
Без меры искушения вмещая, напастью обжорства органов чувства, неумно тянется за негой плена бренных наслаждений, набивая прижимистость жаждой наживы, дух в плоти топит, в том ему тягостный рок удел приготовил. Доспехи несчастья стяжает и срока не зная, губит чашу Божественного сияния болезнью надежд и отчаяния. В желанье доказать величие себя без меры, он рубит дар на выгодные части, иссыхая костями на выжженной могиле несчастья.