Залогом мудрости ты смерти должен предан непрестанно быть, дом плоти век гниет для переправы на курган, уделом плоти есть лишь мудрости отважной временный причал, где Имманентный дух мерцает «из-себя Творя» в постоянстве безвременной тайны шепота Отца. Пока ты пожираешь твердыню жгучим пламенем вихрей нищих петель, в засухе и зимней стуже не добудешь доброго коня, омывать надежд отравы на чужбине скитаний день и ночь без мочи будешь до скончания плоти дней. В Вальгаллу пребывая золотом пышно блещущую, благородство храни и взмахом орла за битву в доспехах доблесть и честь сбереги. Забава сражения – удел певца, заклятого жертвенной добродетелью отрадной рати, оковы и узы срывающего с голодной утробы, без меры поглотившей окровавленное древо в смертном вое.

Единственное знание – это то, что без наречения и обозначения, без завершения и возможности познания. Все, что создает первичное осознавание впоследствии, то есть отождествление и ментальные парадигмы, есть мираж. Один показал Знание о незнании (тайна), знание о том, что источник Урд хранит предвечную тишину в апофатической – катафатической самости наличия-отсутствия себя-н-е-себя (ноумен). Собой можно только Быть – Быть самим Бытием, проявляющимся в самосознании, которое есть пребывание Духа во всем.

Тебя влечет то, что тайна. Ты есть то, что тайна без ее именования и постижения. Непостижимая тайна, в которой нет того, кто познает, а есть покой и вечное молчание, источника Мимира пребывание.

Слова в бессвязной пустоте мерцают на троне россыпи песчаных костылей.

Слова в слепой мольбе мерцают в Хель, украшая могилы раздолья костей.

Слова в отброшенных фанфарах режут воздух для росписи малеванных шкур и мехов возлюбленных цепей, где Ивинга рубеж не оденется льдом вовек.

Любое сказанное слово уже отбрасывает тени в Хельхейме. Ты уже опоздал. Ты всегда опоздал в мраморном отребье стеблей из дворцов забытых подвигов слепой толпы из змей и жаб над высохшим болотом воображаемой судьбы.

Неизвестен изменению причал.

Покою известно молчание, где россыпи песка в живо-неживом хороводе бредут по объятиям нечаянного. Украшая фанфары великого клана мира повышенных пылких забот, слова создают лишь оправы, где вой подземелья пыхтит, смердит, кряхтит в создании сладостной тени, пляшущей в зеркале сознания для массовки борцов с веревкой.

Обагришь кровью и копьем священный дух во славу ликующих чар обугленных желаний пастбища оков – связывания узами не-мудрости в предельной отраве быть благом измерительной глупости: измерить степень соответствия для подражателя в языках распухшей прелести или быть пойманным недругом в объятия голодных обольщений под маской лести. «Отточенный меч под каждым плащом» – убийца измышлений и суждений о природе тайны запределья («Я»), где названное суть феноменально-ограниченный объект с паутинами ярма обременений, а Знание, где «двое – смерть одному» – это