Самогон обжёг горло, но согрел озябшие тела. Ваня и Серёжа сидели в тёмном лесу, прижавшись спиной к сосне, и передавали друг другу мутную бутыль. Холодный ветер пробирал до костей, а где-то вдали выла собака, усиливая чувство тревоги. Серёжа, щурясь от дыма, достал из кармана косяк с гашишем, зажёг его и глубоко затянулся. «На, Вань, расслабься», – сказал он, протягивая брату. Ваня, помедлив, взял косяк. Горький дым заполнил лёгкие, и мир вокруг стал чуть мягче, но мысли не отпускали.

Ваня уставился в темноту, где исчез старик. Его слова – «жизнь уже поломана» – крутились в голове, смешиваясь с паранойей. «Серёг, – тихо начал он, – а что, если он слышал? Ну, про Москву, про Штаты?» Серёжа сплюнул, выдохнув облако дыма. «Да похер, Вань. Старик – пьянь, кому он расскажет?» Ваня покачал головой, его голос дрожал. «Ты его знаешь. Он вечно треплется у речки, с рыбаками, с кем попало. Если банда его найдёт, он сдаст нас за бутылку». Серёжа замолчал, глядя на тлеющий косяк. Ванины слова задели его. Он вспомнил, как старик болтал с соседями, хвастаясь, что видел Волковых на рыбалке. «И что ты предлагаешь?» – буркнул он наконец.

Ваня сглотнул, чувствуя, как гашиш кружит голову. «Надо… сделать, чтобы он молчал. Навсегда». Серёжа посмотрел на брата, и в его глазах мелькнула смесь удивления и одобрения. «Ты серьёзно, псих?» Ваня кивнул, хотя сердце колотилось. Он не хотел этого, но страх быть пойманным был сильнее. Серёжа докурил косяк, затоптал окурок и встал. «Ладно. Знаю, где он живёт. Пошли».

Ночь была чёрной, без луны. Братья пробирались через лес, ориентируясь на далёкие огни городка. Дом старика – покосившаяся хибара у реки – стоял на отшибе. Они знали это место с детства: старик, которого звали дядя Коля, часто угощал их карамельками, пока они играли на берегу. Теперь эти воспоминания казались чужими. Серёжа постучал в дверь, сжимая в кармане нож. Ваня стоял позади, дрожа не то от холода, не то от страха.

Дверь скрипнула, и дядя Коля, в мятой рубахе, выглянул наружу. Его глаза, мутные от самогона, расширились. «Мальчишки? Чего в такую пору?» Серёжа улыбнулся, но улыбка была холодной. «Поговорить надо, дядь Коль». Старик, ничего не подозревая, впустил их. Внутри пахло перегаром и сыростью. На столе стояла пустая бутылка, а в углу валялась удочка. Ваня смотрел на старика, и в его голове мелькнула мысль: «Он же просто пьяница, он не виноват». Но Серёжа уже действовал. Он шагнул вперёд, и нож блеснул в тусклом свете лампы. Один быстрый удар – и дядя Коля осел на пол, не издав ни звука. Кровь растеклась по деревянным доскам.

«Не трынди, Вань. Дело сделано», – бросил Серёжа, вытирая нож о рубаху старика. Он обыскал дом, нашёл ключи от старенькой «Нивы» и жестом велел Ване следовать. Они затащили тело в сарай, прикрыв его старыми тряпками, и выбежали к машине. Серёжа сел за руль, Ваня – рядом, сжимая сумку с деньгами. «Нива» затарахтела, и они помчались по просёлочной дороге, оставляя городок позади. Ваня молчал, глядя в окно, где мелькали тёмные силуэты деревьев. Он чувствовал, как что-то внутри него умирает – может, последняя крупица того мальчика, который показывал фокусы на дне рождения.

К утру они добрались до Москвы. Серёжа связался с одним из своих «знакомых» – мелким дельцом по имени Глеб, который за процент помогал обходить неприятности. Деньги из сумки – мятые пачки рублей и долларов – они спрятали в тайнике под задним сиденьем «Нивы». Глеб, получив свою долю, организовал всё: подкупил работника аэропорта, который провёл их через служебный вход, минуя досмотр. Сумку с деньгами забрал другой человек – подельник Глеба, работавший в багажном отделении. Он спрятал её в грузовом отсеке, замаскировав под обычный чемодан, и пометил особым кодом, чтобы братья забрали её после посадки. «Безопасно, как в сейфе», – ухмыльнулся Глеб, но Серёжа не доверял ему, держа руку на ноже в кармане.