– Вот и славненько, а сейчас, любезный Андрей Иванович, мы вас никуда не отпустим.
– Я бы с радостью остался, но вы, вероятно, слышали, что мне запрещён въезд в обе столицы, а у вас сегодня весь бомонд. Донесут же, бестии, а попадать на заметку Аракчееву крайне нежелательно.
– А если вы, князь, проведёте время в моём кабинете?
– Право, не знаю, Илья Андреевич.
– А и знать нечего, – решительно проговорила графиня. – Аракчеев в Петербурге, а мы в Москве! Дистанция громадная. Бог не выдаст – свинья не съест.
Андрей Иванович рассмеялся, и Николай увидел прежнего князя.
– Пелагеюшка права, дорогой мой, пойдём в бильярдную, а то, вероятно, уже забыл, как и кий в руках держать.
– Страшнее той неприятности, которая есть, уже не будет! Любимый лакей графа Петруша уже был в бильярдной и всё приготовил для начала партии.
– Ну, Андрей Иванович, начинайте.
Потерев от удовольствия руки, граф взял кий и, разминаясь, от нетерпения помахал им. Азарт его передался и князю, и, прежде чем разбить партию, он произнёс:
– Ну что, Илья Андреевич, по десять копеек серебром?
– Как скажешь, Андрюша!
Удар князя был решительным, если не добавить – мастерским: в лузе оказались два шара. Легко князь положил и третьего свояка[2].
– Решил, Андрюша, не церемониться со мной?
– Не скажите, Илья Андреевич, первый успех ещё ни о чём не говорит. Можно блестяще начать и плачевно закончить.
Словно в подтверждение этих слов шар, казалось бы катившийся в лузу, вдруг встал как вкопанный, не пожелав туда свалиться.
– Папа́, это же теперь ваш шар! – вскрикнул в восторге Николай.
– Мой, мой, – радостно заметил граф и, смачно ударив, забил свой первый шар. И граф стал класть в лузы шары один за другим.
– Папа́, папа́, – с восхищением воскликнул Николай, – вы настоящий маэстро!
– Не каркай под руку.
И последний шар тоже не пошёл в лузу. Князь Андрей Иванович внимательно посмотрел на стол и, прицелившись, точно послал шар в лузу. Теперь удача снова вернулась к князю, и Толстой, провожая шары глазами, делал разные смешные телодвижения, как бы приглашая шар падать в лузу.
– Я вам советую, граф, – произнёс наблюдавший за игрой князь Голицын, – не только надеяться на своё умение, но и озадачивать визави смелостью и неожиданными ударами. Смотрите, этим методом князь как раз вас и побеждает.
И правда, восьмым шаром, казалось бы, из неудобного положения князь мастерски закончил партию.
– Молодец, князь! Вы истинный мастер, – пожимая ему руку, благожелательно произнёс Толстой.
– Ваше сиятельство, графиня Пелагея Николаевна вас просит срочно спуститься в гостиную, – доложил вошедший в бильярдную дворецкий.
– Пётр Иванович! Будь любезен, составь в игре князю Андрею Ивановичу компанию.
– С удовольствием, – принимая кий у графа, произнёс Голицын.
Любовь
Николенька, относившийся всегда серьёзно к своему туалету, решил сегодня надеть только что сшитые малиновые панталоны и тёмно-синий сюртук, хорошо облегающий его стройную фигуру. В зеркале на него смотрел молодой человек среднего роста, с выразительными карими глазами, приятной наружности.
В последнее время он причёсывался и одевался с особой тщательностью и волнением, чтобы ещё больше понравиться Туанетт. К тому же на «Карусели», где сегодня устраивались различные соревнования и скачки и где будет присутствовать весь цвет Москвы, ему страстно хотелось выглядеть взрослым. Николай ещё раз придирчиво осмотрел себя в зеркало, чуть-чуть взбил волосы и твёрдым шагом направился в гостиную.
Проходя малую гостиную, не удержавшись, ещё раз взглянул на себя в большое венецианское зеркало. Чтобы выглядеть посолиднее, нахмурился, но тут же вспомнил, что сейчас он увидит Татьяну, которая за последнее время из тоненькой угловатой девочки превратилась в неотразимой красоты девушку с огромной курчавой косой и тёмными глазами. На неё уже заглядывались молодые люди, а Николай успел объясниться в любви. Он знал, что маменька не одобряет этой любви и желает как можно скорее выдать Ёргольскую замуж. Чтобы этого не произошло, Николя взял с кузины честное слово, что этого не случится, и она заверила его, что всегда будет верна ему. В коридоре встретилась ему горничная сестры Александры, Софья. К ней до недавнего времени Николай был неравнодушен и вскоре овладел ею. Этот первый миг блаженства с крепостной девицей он не забудет никогда, и сейчас, взглянув на Софью, Николай покраснел и, опустив глаза, вошёл в столовую. Ему было стыдно за своё малодушие и бегство.