Глаза Кебади — светло-серые, почти бесцветные — влажно заблестели. Адэр скривился. Вот только не надо сантиментов! Верный способ взять чувства под контроль — подумать о чём-то отвлечённом. Но мысли упорно возвращались к Страннику и Зервану.

— В пророчестве не говорилось о природных катаклизмах. Почему Странник не предупредил народ о землетрясениях, потопе и засухе?

— Вы в него не верите, — заключил Кебади.

Адэр положил тетрадь на стол:

— Сказкам верят простолюдины. Они верят всему, а другие этим пользуются. Необразованный, невежественный народ легко околпачить. А ещё легче запугать. Любая власть держится на страхе. Как думаешь, Кебади, на чём держится власть моего отца?

— На любви народа.

— Не будь таким наивным. Власть моего отца держится на страхе. Народ привык к спокойствию и благоденствию и боится перемен, которые принесёт с собой следующий правитель.

— То есть вы.

— То есть я. Моя ссылка в Порубежье усилила власть Могана. И если, к примеру, завтра я захвачу престол Тезара, а отца отправлю в изгнание — народ уйдёт за ним, Тезар опустеет. Я буду править подхалимами, лгунами, стяжателями и землями, заросшими сорной травой… Кебади! — воскликнул Адэр, поражённый внезапной мыслью. — Сколько лет ты провёл в замке?

— В этом году исполнится семьдесят восемь, мой правитель.

— Собирайся, идём на прогулку.

Через полчаса Адэр в сопровождении летописца и охранителей шагал по чердаку вслед за Муном. Позади процессии семенил Гюст. Большое помещение было загромождено старой мебелью, накрытой посеревшими от времени чехлами. Однако ни пыли, ни паутины Адэр не заметил. Мун исправно следил за чистотой и порядком. Без приказа правителя он не мог рассчитать многочисленную прислугу, набранную незадолго до переезда Адэра в Лайдару. Позволить ей бездельничать старик тоже не мог. Сменив униформу служанок на халаты уборщиц, смазливые девицы отрабатывали каждый грассель, получаемый из государственной казны.

— Почему не избавились от рухляди? — спросил Адэр, пробираясь между креслами.

— Это не рухлядь, мой правитель, — ответил Мун и махнул рукой. — Там стоит рояль, на нём играла матушка Зервана. Говорят, он звучал бесподобно. А там комод из розового кедра. Комоду двести лет, а он до сих пор пахнет кедром. За ним кровать, на которой спал отец Зервана. А в том углу мебель из детской комнаты. А там…

— Выставить на торги, — перебил Адэр. — Может, найдутся ценители старья.

— Будет исполнено, мой правитель, — откликнулся Гюст.

Они подошли к крутой деревянной лестнице, ведущей на крышу. Охранитель — детина сельской наружности — попрыгал на ступенях, проверяя их на прочность. Ступени скрипели и гнулись. Мун и Кебади переглядывались, надеясь, что им не придётся карабкаться наверх.

Охранитель скрылся за дверцей, из которой тянуло морозной свежестью, и вскоре вернулся:

— Можно идти, мой правитель.

Адэр усадил Парня рядом с Гюстом, приказал охранителям помочь старикам и взошёл по лестнице. За дверцей обнаружилась площадка, огороженная перилами из прутьев. Ступив на почерневшие тесины, Адэр замер в нерешительности. Крыша имела сложную конструкцию: множество скатов примыкали друг к другу и образовывали коньки и рёбра. В скупых лучах осеннего солнца блестели флюгеры. Ввысь тянулись каминные трубы.

Поборов страх, Адэр приблизился к перилам, старясь смотреть не вниз, а вдаль. Здесь небо казалось ближе, солнце холоднее, ветер злее. В воздухе кружили листья, дым из труб уносился к горизонту. Справа виднелся краешек голого сада — бóльшая часть пряталась за крылом замка. Всё остальное пространство занимала пустошь: камни, островки пожухлой травы, кустарники.