— Здесь всегда было так? — спросил Адэр, когда рядом с ним встали Мун и Кебади.

Старики заговорили, перебивая друг друга и указывая в разные стороны. Там был луг, а там селение, в котором Мун, будучи мальчишкой, торговал рыбой. Чуть дальше росла берёзовая роща, в ней Кебади встретил свою любовь. В лютую зиму рощу срубили, пни выкорчевали. За ней когда-то был пруд, он превратился в болото и высох. А там находился конный завод. Беглые искупленцы убили коннозаводчика и забрали лошадей. Селяне закончили дело: растащили всё до кирпичика. Лиходеи не пожалели даже кладбище, где Кебади похоронил жену и детей. Надгробия разломали, могилки затоптали. Теперь там ковыль-трава расстилается.

Адэр слушал стариков, испытывая радость. Земля не мёртвая — живая. Просто высосана сорняками и высушена ветром. Грунтовые воды близко. На нужды замка хватает одной водозаборной скважины. А если таких скважин соорудить десяток?

— Мой сад похож на дремучий лес, — сказал он, когда старики выдохлись.

— Прикажете проредить? — спросил Мун.

— Ни в коем случае. Сколько у меня садовников?

— Восемь.

— Найми ещё восьмерых. Выбирай толковых.

— Будет исполнено, мой правитель, — кивнул Мун и замялся. — Я понимаю, ещё рано, но может, вы слышали что-то о Малике?

— Скорее всего, она уже в Ракшаде. Неделю назад мне сообщили, что красный корабль видели недалеко от Ориенталя. Это половина пути.

Мун вздохнул полной грудью:

— Спасибо, мой правитель.

— Корабль шёл в сцепке с двумя судами. Не подскажешь, что это означает?

Губы Муна растянулись в улыбке.

— Иштар побеспокоился, чтобы женщин не укачало.

Женщин? Иштару плевать на Галисию. Он не умеет беспокоиться. Он способен только на хитрость и обман. Лучше бы старик промолчал.

Вернувшись на чердак, Адэр бросил Гюсту:

— Я передумал. Мебель оставить.

В кабинете, обложившись бумагами, сидел Джиано. Советник по религиозным вопросамвызывал у Адэра двоякое чувство. Молодой человек с нескладной, как у подростка, фигурой, открытым лицом и лучистым взглядом подкупал своей искренностью. С другой стороны, как может человек исповедовать религию ахаби и говорить, что все остальные веры истинны? Не кривит ли он душой, поклоняясь другим Богам?

— Изучили, советник Джиано? — поинтересовался Адэр и, подойдя к камину, протянул руки к огню.

— Тут столько всего! Где Малика раздобыла эти документы?

— Одному Богу известно.

— Вы не верите в Бога, — улыбнулся Джиано.

— Зато я верю тайному советнику. Это важнее.

Джиано придавил бумаги растопыренными пальцами:

— Я знал, что люди платят за обряды, но то, что им отпускают грехи за деньги… В некоторых храмах священники не беседуют с прихожанами. Люди перечисляют грехи на листочке, служки считают, сколько им надо заплатить в кассу. Нарушается тайна исповеди. А похороны? Селяне разоряются, чтобы похоронить покойного в земле, освящённой церковью. — Советник обхватил лоб ладонью. — От умирающего требуют исповедь в письменном виде! Ты уже одной ногой в могиле, а тебя заставляют писать или диктовать кому-то, иначе на тот свет уйдёшь грешником — и гореть тебе в аду.

— Мне нужен список недостойных деяний святых отцов. И выпишите цитаты из проповедей, которые идут вразрез с общепринятой моралью.

— Сделаю. Но я не уверен, что нам удастся искоренить злоупотребление властью.

— Знаете, что самое маленькое в мире?

Джиано улыбнулся:

— Только не говорите, что вера в Бога.

— Человеческая доброта. А что самое большое в мире?

— Думаю, любовь.

— Страх, Джиано. — Адэр сел в кресло и посмотрел на Парня, лежащего у двери. — Каждую минуту, каждую секунду люди боятся потерять деньги, положение, здоровье, жизнь, детей и родителей, любовь, веру и надежду.