Джиано покачал головой:

— Что верно, то верно. — И вдруг принялся перерывать бумаги. — В папке я нашёл записку. Предназначалась не мне.

Адэр взял протянутый советником лист. Почерк Эйры. «После наводнения ни один житель Тарии не вернулся на родину». Что бы это значило? Прошлой зимой, когда после проливных дождей море и реки вышли из берегов, Тария оказалась отрезанной от внешнего мира, и только узкий перешеек соединял её с Грасс-Дэмором. Адэр принял жителей приграничной полосы, оставшихся без жилья. Их поселили в замках, владельцы которых навсегда покинули Грасс-Дэмор. Дальнейшей судьбой подданных князя Тарии Адэр не интересовался. Почему люди не захотели вернуться домой?

Отужинав с Джиано, Адэр направился в апартаменты. После долгой дороги ему не удалось толком отдохнуть: не терпелось увидеться с Кебади, обрести спокойствие, глядя в его добродушные глаза. Но встреча только усугубила внутреннее состояние. А Мун добавил… Ко всему прочему, промозглая погода, пустой замок, серость пейзажа за окнами действовали удручающе. Адэр надеялся, что выпадет снег и на душе посветлеет. И боялся, что снег выпадет, а на душе завоет вьюга.

В гостиной он столкнулся с Сирмой. Служанка волновалась, смущалась и казалась совсем юной. Сколько ей лет? Неважно… Зря распустила ореховые волосы и подвела медовые глаза, хмельные от счастья. И тень на стене за спиной хозяйки зря дрожит.

Адэр вышел в коридор и проследовал в покои Эйры. Не включая свет, завалился на кровать. Парень улёгся рядом и, покрутившись, опустил морду на лапы. Поглаживая зверя, Адэр смотрел в потолок, слушал, как шипят в камине влажные дрова. И, уже погружаясь в сон, понял: больше всего в жизни он боится, что Эйра никогда не войдёт в эту комнату, не вздохнёт недовольно и не скажет: «Вы хотите меня разозлить? Не получится. Я слишком устала».

7. ~ 7 ~

За окном зависли предрассветные сумерки, витражные стёкла казались чёрными. Еле слышно звучала протяжная песня. Малика повернула голову.

Блеснув в полумраке глазами, Кенеш приподнялась на локте, другой рукой убрала с её лба косичку:

— Солнце ещё спит, шабира. И ты спи.

— Где Галисия?

— Кто?

— Не делай вид, будто не понимаешь, о ком я говорю, — сказала Малика, хотя ответ уже знала. Где может быть Галисия? Конечно же в спальне.

— Она в твоей кровати. Это неправильно, шабира.

— В Приюте Теней все равны.

— Для тебя готовили дворец шабиров. Там испокон веку жили воины-вестники. Я не знаю, почему хазир передумал.

— Я не воин-вестник.

— Ну и что? Во дворец увели половину служанок. Я тоже просилась. Хотела посмотреть на тебя хоть одним глазком. Но туда брали только молодых. А теперь шабира лежит рядом со мной. Не знаю, чем я заслужила у Бога эту милость.

Малика подсунула ладошки под щёку:

— О чём ты пела?

Кенеш встала перед ней на четвереньки, уткнулась лбом в пол:

— Накажи меня.

Её поведение было понятно: в Ракшаде все должны говорить на шайдире, а песня звучала на незнакомом языке. Галисия тоже должна общаться на шайдире, однако не задавалась целью выучить язык и тем самым вынуждала Малику нарушать закон. Хорошо, что к ним никто не приходит.

— Ты не ракшадка?

— Я родилась в Голых Песках, — ответила Кенеш.

Вот почему не удалось перевести её имя. Ракшада — «цветок в тени». Джурия — «услада глаз». Иштар — «покровитель войны». Шедар — «ярче солнца». Альхара — «твёрдый шаг». Хёск — «небесный свод». Все ракшадские имена что-то означают.

— Ты запела спросонья — это простительно. Люди видят сны на родном языке. Так о чём была твоя песня?

Кенеш села на пятки:

— О маленькой девочке, которая боялась темноты.