Но и тут не без изъянов – в углу всё в той же позе стояла та самая фигура незнакомца, вертевшего у себя в руках какую-то штуку. Что ему нужно от него? Замышляет ли чего? Стоит его опасаться или нет? Тогда Игнат повернул голову в сторону окна гостиной, перед которым профессор вчера закемарил. Вспомнилось всё: дождь, равномерно проливающий свои слёзы на стекле; огонь в камине, вычерчивающий своими языками различные театральные образы; тёплое одеяльце, нежно убаюкивающее любого, кто укрылся под ним: ясно, почему Игнат уснул. Только он не вспомнил вой, от которого застывает кровь в жилах – сейчас ему это было не нужно. Посмотрев на часы, профессор изумился тому, что они показывали всего полдень, а точнее без пятнадцати с секундным хвостиком, значит у него ещё часа четыре в запасе.

Через минутку вошёл в комнату Чуриков, держа перед собой большой золотой самовар, не похожий ни на один из тех, которых удалось повидать профессору, а тот знал о них много, так как его бабка была страсть какой любительницей самоваров; но наша история не о том. Посмотрев на своего товарища, Эдуардович смекнул, что тому тяжело нести всё и подошёл к нему, дабы помочь, хотя гинеколог прошёл мимо крутящегося вокруг него Игната. Бухгалтер отодвинул опустевшую тарелку, на которой недавно ещё поднимали над собой пар и отливали золотом блины. После он попросил профессора сходить за конфетами и печеньем для чая. Вот и снова друзья сидели друг напротив друга за деревянным столом. Каждый налил себе по кружечке и взял по конфете. Охотники ждали, покамест Витыч продолжит свою историю, но он всё никак не начинал, а просто сидел и смотрел на самовар. Друзья обменялись недоумевающими взглядами. Так продлилось ещё несколько минут, как вдруг тишину пронзили такие слова: «Одна маленькая вещь, но с историей сравнимой с мировой".

***

Если бы меня спросили, что я увидел, то отвечу – ветер, оставляющий за собой бесконечно тянущийся мокрый след на земле. Тот, кто спрашивал, будет вынужден считать это истиной, потому что именно так предстал перед людьми полураздетый Альберт, который нёсся на всех парах домой, чтобы в последний, возможно, раз увидеть свою жену, будущего ребёнка и даже заботящуюся о его семье Маришу. Казалось, что такому человеку не ведом страх, но он вопреки предположениям боялся, был напуган грядущими на него плетьми. Спешил. Бежал, что есть мочи, и чувствовал – не успевает.

Не было времени ждать омнибус или пролётку. Всю его голову заполняло лишь одно слово – дверь. Конечно, стало интересно: почему именно это слово, а не какое-нибудь другое, например имя жены: всё очень даже просто и поверхностно, без какого либо скрытого смысла; расклад был таков – либо дверь открыта, так как в доме кто-нибудь есть, либо дверь заперта, о чём он не хотел думать и предполагать, но мысль об этом как пуля: не знаешь откуда, зато знаешь куда. А ведь и вправду, даже если брать жизнь, то тут будет та же картина: с утра у тебя может быть хорошее настроение, которое, кажется, ничто не сможет испортить, а час–два – секир-башка! Вот что отличает фантазии от реальности – пуля, под которой может подразумеваться любая случайность – и далеко не исключено, что ты окажешься её следующей целью.

У Альберта день должен был быть одним из лучших, ибо сама природа и обстоятельства сопутствовали тому: ясная тёплая погода, получение собственного участка, любимый кабак – однако…

Сколько он бежит: двадцать, сорок, пять минут или часов? Прокурор не знал. Он пытался различить знакомые места, чтобы хотя бы понимать, где тот сейчас находится. Сердцем чуял, что близко. Пот лил рекой. Его ботинки хлюпали, нос шмыгал, голова чесалась, бок колол, Альберт бежал, уставал, как вдруг открывалось новое дыхание. Спаситель уже не напоминал невидимый сносящий всё на своём пути вихрь, а скорее простого человека, вышедшего на утреннюю пробежку, правда в рубахе и портках, которые когда-то являлись дорогим и солидным костюмом. Ещё секунда и он упадёт!