Прокурор старался собрать волю в кулак, и это удалось, но только над внутренним собой, а внешний уже бултыхался в леденящей воде. "И как эта собака не умеет плавать?– спрашивал себя Альберт Фёдорович-Борисович.– Спортивный ж был, хвастался этакий скот. И почему так, зараза, холодно в июле?". Между ними оставалось всего-то чуть-чуть: протяни руку. Конечно, Прокофий был примерно вдвое тяжелее самого прокурора, и он об этом знал и понимал, что не сможет вытащить эту тушу. Но перед спасением Альберт смог себе подчинить только мозг, а не тело! Течение было сильным, и Прокофия потихонечку уносило.

Однако Альберт настиг его, подхватил и начал толкать того ближе и ближе к земле. Тем временем, пока два врага боролись за жизнь, утопая в ледяных водах, прохожие, будто заговорённые, не замечали их, словно бы реки у них под носом и вовсе не существовало. До следующего моста оставалось всего ничего: вот бы упереться в него, дабы не продолжать своё путешествие.

План сработал. Они без значительных ран и повреждений впечатались в каменную основу, правда толстяк был слишком измотан попытками держать себя на плаву и не мог сделать ни малейшего телодвижения. Камни со временем уже не были теми твёрдыми глыбами, которым не страшна ни одна волна, теперь это были потрескавшиеся и стёршиеся в некоторых местах остатки их былой славы, но сейчас это как раз кстати – можно зацепиться и карабкаться вдоль моста. Альберт отдышался после бодрого заплыва, а ледяная водица вернула тело под контроль прокурора. Он снова стал единым целым физически и духовно. Левой рукой придерживал еле дышавшего толстяка, который не подавал больше никаких признаков жизни, кроме то поднимающегося, то сдувающегося живота. Альберт попытался привести того в чувство, ведь если тот не сможет уцепиться за мост, то они оба не выберутся. Прокофия почему-то не хотелось просто кинуть в воду на корм рыбам – жаба внутри душит.

– Эй! Ау! Кто-нибудь! На мосту! На мосту! Помогите! Спасите нас!– Нет ответа.– Вы там все оглохли, что ли?! Тут люди тонут, а вы ржёте, словно кони! Господь вас покарает! Остолопы, спасите хоть этого, такого же!– но, несмотря на все усилия докричаться до людей сверху, не было и намёка на выручку…

Пока Альберт кричал, то заметил, что держится за камни обеими руками. Пробежала дрожь уже не от воды, а от незнания того, что же он всё-таки натворил. Медленно, словно боясь правды, он поворачивал голову в сторону, где был толстяк, а может и никогда и не было…

Мокрый след на мосту.

«Неужто утонул? Вот так, собака, сгинул?»– спрашивал вслух Альберт, перебирая руками и двигаясь к берегу. Добравшись до земли, прокурор упал без сил на зелёную травку, растущую вдоль реки. Тут случилось то, чего никто никак не ожидал, то, что, казалось, не случится никогда и вовсе – Альберт проронил слезу. Было ли этом вызвано потерей давнего врага, который на самом деле был куда ближе, чем он думал, или потому, что не свершилась его мечта об имении собственного дома с золотой рожью и мельницей – этого мы не знаем.

***

Для всех время на кухне остановилось: солнце застыло на небе и светит только в одном направлении, не покидая своего места; чайник, поставленный Бог знает в каком столетии, всё никак не закипал; ложка, выскочившая из рук Игната, так и не достигла пола – исчезла где-то на полпути. Даже друзья застыли, будто сосульки, свисающие с крыши. В воздухе изредка слышалось чьё-то дыхание, которое давало понять, что жизнь всё ещё идёт. Наконец чайник закипел, а с ним проснулись и остальные. Чуриков пошёл за свежей порцией чая, а Витыч остался наедине с Игнатом. Эдуардович боялся проронить первым слово, поэтому он старался не смотреть на Виталия, а куда-то в сторону.